- Ешь! - распорядился плотник.
Миккель стал есть. Боббе досталась шкурка от сала.
А плотник разогнал качалку и стал говорить о своих плаваниях. Не было такого моря на свете, где бы он не плавал.
Время от времени плотник Грилле кидал черепахе хлеба и приказывал:
- Шляфе!
Миккель смотрел на стрелы. Не иначе, из Африки, отравленные. Сколько дикарей из-за них голову сложило, должно быть! Он перевел взгляд на ружье и попробовал представить себе всех диких зверей, с которыми встречался в своих путешествиях плотник. Особенно носороги известны злобным нравом и жесткой шкурой.
Плотник снял со стены подзорную трубу и сказал, что бабка уже к дому подходит. Правда, на дворе царил кромешный мрак, но в эту трубу было видно в любую погоду, что на море, что на суше, и лучше всего - в туман.
- Нет, правда? - удивлялся Миккель.
- Попробуй сам! - прорычал плотник.
Миккель попробовал, но увидал только тьму.
- Да-а-а... Вот здорово, - сказал он.
- А теперь в прихожую вошла, - объявил плотник Грилле и взял трубу.
Миккель выпустил Боббе, и тот стремглав бросился на черепаху. Грилле схватил Боббе за шиворот и вышвырнул за дверь. Потом накрыл черепаху одеялом и проревел, что если у бабушки Тювесон окажется лишняя рыба, то он охотно поможет им съесть. Но чтобы рыбу сварили с перцем и петрушкой в брюхе. Так варят акул на Испанском море.
В следующий миг Миккель уже бежал вниз по лестнице, а вслед ему гремела песня:
Выходим мы в ненастье,
На небе - ни звезды...
Ночью Миккелю Миккельсону снилось, что он охотится с отравленными стрелами на акул на Бранте Клеве.
Плотник Грилле сидел тут же, на туре, держа на коленях черепаху, и кричал: "А ну, задай им жару, Миккель! Утри нос окаянным!.." Вдруг Миккель увидел, что лук вовсе не лук, а старый ремень, на котором носят учебники через плечо. И акулы были не акулы, а противные ребятишки из деревни.
Одну девочку он сразу узнал. По бородавкам.
Вот что случилось в ту зиму, когда Миккелю исполнилось шесть лет. А на следующий год он пошел в школу.
Глава седьмая
У МИККЕЛЯ МИККЕЛЬСОНА ПОЯВЛЯЕТСЯ ДРУГ И ДЕСЯТЬ РИКСДАЛЕРОВ
Школа стояла посреди деревни, и старые люди говорили, что она когда-то была красная. Кому же верить: старым людям или собственным глазам? Миккель верил своим глазам. А они говорили, что школа серая.
Кому охота засиживаться дольше времени в таком сундуке? Только не Миккелю Миккельсону!
А тут еще окна. Глаза так и тянет к ним. Весной - птицы, осенью - дождь, и круглый год - облака, большие, как корабли.
И еще бесконечные мысли об отце, Петрусе Миккельсоне.
А заячья лапа в правом башмаке? Это, пожалуй, всего хуже. Разве полезет в голову священная история, когда у тебя на правой ноге четыре пальца? Если бы еще об этом знали только Миккель и башмак. Но ведь все до единого знали.
- Спорю на десять леденцов, что у Миккеля Миккельсона в башмаке заячья лапа, - шептались вокруг.
Никто не принимал вызова. Щеки раздувались, глаза блестели. Все сидели и чуть не лопались от смеха, а когда выбегали на перемену, то сразу принимались кричать, да так, что было слышно на постоялом дворе:
- Хромой Заяц! Хромой Заяц! Хромой Заяц!..
Миккель уходил в школу, садился и думал: это они потому, что у них нет отца с якорьком на кителе. Завидуют, ясное дело. То ли еще будет, когда отец вернется и купит белого коня!
Он сердито грыз горбушку, принесенную из дома. Жесткая, как подошва, ни масла, ни сала...
Учителя звали Эсберг. Он приехал из Эсбьерга в Дании, но говорил по-шведски без запинки и играл на органе всеми десятью пальцами. Миккель умел играть только одним пальцем, да и то у него ничего не получалось.
Учитель жил в школе на втором этаже, и никто не мог понять, откуда у такого унылого, худого человека такая удивительно хорошенькая дочка. У нее было датское имя Доротея по матери, которая умерла, - но все называли ее просто Туа-Туа. Волосы Туа-Туа были цвета начищенной меди, глаза зеленые. На правой руке у Туа-Туа было семь бородавок, с которыми не могли сладить ни уксус, ни соль. Чаще всего она ходила, спрятав руку за спину и задрав нос кверху.
В воскресенье, когда учитель шел в церковь играть на органе, Туа-Туа вышагивала рядом с таким видом, будто вся деревня ее. Поглядеть - так настоящий ангел, если бы только она не кричала "Хромой Заяц!" громче всех.
В тот год ребятишки придумали сколотить из ящиков сани с парусом - буер. Сколотили и понесли через Бранте Клев на залив. Туа-Туа тоже пошла, но держалась особняком - ведь ее отец был учитель и родился в Дании.
Миккель сидел дома на кухне и смотрел в окно. Вот ребята отпустили буер, и он полетел вниз по склону. Ух ты, как молния! Миг, и уже на льду. А вон Туа-Туа идет - за спиной коньки болтаются, нос кверху смотрит.
Бабушка Тювесон покачала головой:
- Выдумают же! А только возле речки лед тонкий, остереглись бы...
Она вручила Миккелю нож и полешки, чтобы нащепал лучины. Миккель принялся за работу.
Дело было в марте, небо хмурилось, стоял лютый мороз.
Вот вся компания уселась на буер - эгей, понеслись! Мик кель не выдержал - открыл дверь и вышел на двор. Ветер надул парус, буер мчался галсами в сторону Фальке Флуга.
А где же Туа-Туа?
Берег манил все сильнее. И вот уже Миккель стоит возле устья реки, приплясывая, чтобы не замерзли ноги. Нож в руке. Ух ты, еще быстрее пошли! Теперь - на север. Зазнайка Туа-Туа не признавала "простых" ребятишек и каталась сама по себе у реки, где лед был совсем тонкий - тоньше стекла в старом курятнике.
Откуда у Миккеля смелость взялась?
- Не катайся здесь, провалишься! - закричал он.
Но какое дело Туа-Туа до того, что кричат какие-то Хромые Зайцы. Буер мелькал вдали, точно голубая молния.
Тр-р-рах!..
- Что я сказал!.. - закричал Миккель и скатился вниз.
Туа-Туа исчезла, осталась только черная дыра во льду.
Миккель плюхнулся на живот, потому что лед был тонкий и дело решали секунды.
"Только бы ее не унесло течением! - молил он. - Тогда до лета не найдем!"
- Туа-Туа!..
Миккель воткнул нож в лед и ухватился одной рукой за черенок, а другую окунул в ледяную воду.
- Туа-Туа! - закричал он опять, точно вода могла ответить.
Миккель, тяжело дыша, водил и водил рукой в воде.
Вдруг пальцы поймали что-то мокрое, запутанное. Волосы!
И то хорошо. Нож держался крепко, но, когда он стал тянуть, лед угрожающе затрещал. Вода бурлила, как в котле.
Ох, трещит!.. Миккель стиснул зубы и продолжал тянуть.
Косы крепкие, выдержат. А вот и она!
Слава богу, жива, кажется! Теперь надо оттащить ее подальше от дыры, на всякий случай. Миккель увидел испуганные глаза на белом лице. Так... еще немного... Ну вот, теперь она в безопасности.
- Ну, как ты, Туа-Туа? - с трудом выговорил он и стал дышать на окоченевшие руки.
- Спасибо, Миккель Миккельсон, хорошо! - прошептала она.
В тот же миг примчался буер. Миккель вскочил на ноги и снова стал Хромым Зайцем. Всего пять секунд пришлось ему пробыть Миккелем Миккельсоном. Сердце так и колотилось.
- Ведите ее домой, да побыстрее, не то простынет! сказал он, когда подскочили ребятишки. - Меня дела ждут.
Бабушка застала его у входа в сарай и подумала, что он тут и был все время. Миккель колол лучину, щепки летели во все стороны.
- Что там такое в заливе стряслось? - взволновалась бабушка Тювесон.
- А что? Я ничего не вижу, - ответил Миккель.
- Тогда ты слепой, как крот! - воскликнула бабушка и побежала вниз - только пятки замелькали.
Однако Туа-Туа уже увели, к тому же начинало смеркаться. Бабушка зашла к Симону Тукингу, но вернулась ни с чем. Лед проломился, кто-то упал. Дыра во льду осталась, однако в ней никого нет.