— Я заметил, что вся команда у вас набрана из глухонемых. Почему это?
Силин одно мгновение колебался, но потом решительным и холодным голосом ответил:
— Раньше этого не было. Я набирал команду для "Ужаса" и людей для моего поселка на острове из беглых каторжан. Но когда она, — Силин указал головой на пустые рамы: — подговорила художника бежать и сообщить, где она находится, я его… словом — художник умер, а людям, за исключением троих, я отрезал языки и проколол барабанные перепонки, чтобы этого не повторилось…
Сказав это, Силин взял большую железную шкатулку, вынес ее на палубу и, подойдя к борту, сказал:
— Здесь глубоко, а дно вязко…
Он поднял над головой шкатулку и швырнул ее в воду.
— Теперь, — воскликнул он: — я свободен!
Силин быстро взбежал на капитанский мостик и отдал какое-то приказание двум немым штурвальным.
— Пойдемте, профессор! — сказал, вернувшись к Сванборгу, Силин. — Теперь у меня к вам просьба!
В каюте он вручил ученому большой портфель и сказал:
— Что бы ни случилось со мною, к вам явится один человек и скажет, что командир брига "Ужас" просит вернуть портфель. Вы сделаете это. Но я не хочу, чтобы вы исполнили мою просьбу бессознательно. В портфеле находятся бумаги с описанием моей жизни, всей жизни, без лжи, без прикрас! Описание жизни человека великого ума, трагического злодея, преступника, опасного всему человечеству; в этих же бумагах находится изложение моих изобретений: получения золота из морской воды, передачи электричества на пространство, приготовления убивающих все живое грибов и водорослей и новых, необыкновенной силы, взрывчатых веществ. С их помощью я послал смерть на луну и раскидал ее ядовитые семена по лицу ненавистной земли. Все это я хочу передать другому человеку, а он продолжит начатую мною борьбу с обществом, с его гнилой, убившей душу и чувства людей, культурой. И вы, зная это, вы, Ларс Сванборг, исполните просьбу командира брига "Ужас"!
С капитанского мостика прозвучал удар колокола.
— Начинается открытая борьба моя со всеми народами мира! — воскликнул Силин. — Видите тот остров? Это — Самоедский Чум. Русское имя, но здесь расположена богатая фактория американской компании, занимающейся китобойным промыслом. На нее первую обрушится мой безграничный гнев!
Он взошел на мостик, и его одинокая фигура, с мрачным, горящим местью взором, казалась живой угрозой человечеству. Он долго смотрел на далекий берег, где поднимались облачка дыма, и, подойдя к стоящему на мостике столу, начал измерять расстояние до фактории. Покончив с этим, он нажал несколько кнопок, и тотчас же загорелись разноцветные световые сигналы.
Из трюма выбежали матросы и стали в разных местах.
Прежние сигналы сменились другими, и вскоре с разных мест правого борта с знакомым уже Сванборгу уханьем и грохотом понеслись таинственные снаряды в сторону Самоедского Чума.
Через несколько минут над всем берегом маленького островка стоял черный дым, прорезываемый по временам жадными всплесками пламени.
Фактория горела, а бриг "Ужас", переставляя паруса, брал курс на Иолангу.
В милях ста от этого поселения поздней ночью Силнн заметил баковые огни какого-то судна. Бриг тотчас же лег в дрейф, и Силин долго и внимательно слушал. Но стука машины он не уловил и решил, что идет парусное судно.
Бриг начал медленно приближаться к судну. Вскоре можно было уже разглядеть, что это — большой парусник, несущий в трюме полный груз и медленно плывущий на запад.
"Ужас" нагнал его очень скоро и встал с ним борт к борту.
На грузовике на вахте стоял лишь штурвальный, а сигнальный матрос, вероятно, спал. Когда из темноты вынырнул высокий нос брига, и когда борт его коснулся борта грузового судна, тревожный окрик раздался с мостика.
— Кто идет? — крикнул штурвальный по-английски.
Вместо ответа на палубу вбежала команда брига. Раздались выстрелы, глухие удары топоров, стоны падающих людей и одинокий сигнальный свисток, сменившийся тяжелым падением человека за борт.
Матросы Силина наглухо заперли все люки и выходы на палубу и оставили несчастное судно.
Последним ушел с него сам командир брига.
Он подошел к Сванборгу и сказал ему:
— Я заразил судно пласмодием и велел поставить паруса так, что судно уйдет обратно на восток. Когда оно выкинется где-нибудь на мель, или его перехватит случайный пароход, забавное зрелище найдут там люди. Бурая гниющая масса из трупов людей и рыбы, из тлеющего и мокнущего дерева будет заключена в разрушающемся корпусе парусника. Пойдут догадки и предположения, создадутся теории о новой болезни или другие бредни в этом же роде… Ха-ха-ха!
Силин долго и злобно смеялся, а потом сказал:
— Профессор! Через несколько часов бриг будет в виду Иоланги. Предупредите ваших спутников, что вместе с вами они будут доставлены на Колгуев. А затем прощайте, мы больше не увидимся. Я же уверен, что Ларс Сванборг — честный человек и исполнить мою просьбу!
Под вечер, чуть только вдали показались верхушки гор над Иолангой и далекий огонь маяка, бриг спустил паруса и лег в дрейф. Восьмивесельный бог с тремя пассажирами и пятью глухонемыми матросами с брига быстро шел к видневшемуся на севере берегу.
На мостике и на всей палубе брига было пустынно, и только на корме развевался белый флаг, окаймленный широкой черной лентой.
Сванборгу показалось, что какой-то бесконечногрустный, без тени надежды привет был в прощальных колебаниях этого печального флага. Он поделился своими впечатлениями с Тумановым.
Старый академик опустил голову на грудь и тихо шепнул:
— Великое несчастие… Гениальный безумец поднял руку на человечество!
Отчаяние и тревога Туманова сообщились и Сванборгу.
Он молчал и с благоговейным страхом и жгучей тоской смотрел на скрывающиеся за отраженными поверхностью моря лучами заката очертания брига "Ужас".
Через несколько дней гребной баркас смотрителя маяка с шестью рыбаками на веслах плыл от Иоланги к большому пароходу, стоявшему в трех верстах от берега.
В баркасе находились Туманов с Сванборгом и профессор Самойлов. Все молчали и с тяжелым чувством смотрели на молодую женщину с увядшим лицом и неподвижным, мертвым взглядом печальных и испуганных глаз.
По временам женщина тревожно озиралась и, заметив вдали белый гребень волны, вздрагивала и хватала за руку Самойлова.
— Парус… там парус? Это он… — шептала она бледными губами.
Стоявший на руле старый боцман с погибшего "Грифа" старался успокоить ее.
— Не парус это, барыня! — объяснял он. — Волна там барашком идет. Ночью ведь шквал пролетел знатный. Поди, на море много нынче беды понаделал.
В это время они подходили к далеко выдвинувшемуся в море скалистому мысу.
— Там пучина начнется, — сказал один из рыбаков: — а только вы в море дальше рулите, не то запрокинет нас здесь… Вишь, какие буруны бьются!
Действительно, у самого мыса вскидывались и лизали изъеденную водой скалу пенистые, бешено ревущие волны.
Боцман направил баркас в море, прямо на юг от мыса.
Когда они сравнялись со скалой, и пароход был уже близко, женщина, схватившись обеими руками за голову, поднялась во весь рост и с криком упала на дно баркаса.
— Что с тобою?!.. — бросился к дочери Туманов.
Но слова замерли на губах старика.
Из-за мыса, распустив два больших паруса, прямо на них неслась яхта. На белом полотне парусов чернелись слова:
"Бриг "Ужас"" и широкая траурная кайма.
— Гребите! гребите! — крикнул Самойлов рыбакам и вынул из кармана револьвер.