В другом месте путешественник пишет:
«Сегодня я увидел на север от пика Гратамос движущуюся точку. Она необыкновенно быстро росла и вскоре превратилась в нечто, напоминающее автомобиль. Он пронесся в расстоянии двух километров от меня, и я лишь заметил клубы снега, вздымаемого вырывающимся газом из пронесшегося экипажа. Я всю ночь жег от своих аккумуляторов фонарь над домом, пускал сигнальные ракеты и стрелял, но промелькнувший, как видение, автомобиль не возвратился».
Так писал этот холодный, никогда не увлекающийся ученый исследователь и, казалось бы, эти отрывки из его дневника должны были поднять интерес к южным полярным странам. Однако, изучение Гренгмутом южного материка доказало почти полное отсутствие на нем фауны и флоры, за исключением нескольких видов, очень тщательно описанных погибшим ученым.
Географические общества признали изучение Антарктиды оконченным и явления свечения земли и таяния снегов приписали случайному прорыву лавы под толстый слой льдов, подобно тому, как это еще в XIX столетии наблюдал американец Смильсен при извержении антарктического вулкана Террора на земле Виктории.
Что же касается появления странного мотора, не остановившегося на сигналы Тоультона Гренгмута, то международный съезд географов объяснил это прибытием к нему, к пику Гратамос, какой-нибудь экспедиции, не заметившей сигналов англичанина.
Лишь только вернулся на рейд Капштадта «King Adalbert», на его реях повисли разноцветные сигналы, предписывающие судам с ссылаемыми женщинами быть готовыми к отплытию через 16 часов.
Начались спешка и лихорадочная работа по нагрузке и снаряжению пароходов, приемка запаса свежего провианта, ремонт машин и укрепление носовых частей судов на случай встречи с полярными льдами.
К вечеру того же дня командир «Океана» получил пакет с приказом международного судебного трибунала следовать за английской эскадрой, идущей к острову Гарвея курсом на о. Эндерби.
Во главе эскадры должен был идти «King Adalbert», только что нашедший для изгнанниц верную могилу на всеми позабытом о. Гарвея.
В назначенный час, всегда исполнительный Илья Максимович приказал поднять на мачте флаг и был готов к плаванию. Когда «King Adalbert», глухо загудев, двинулся к югу, то в кильватере десяти английских грузовых пароходов шел чистенький, стройный «Океан», словно не имеющий ничего общего с черными и мрачными великанами, переделанными в строгие тюрьмы.
После однообразного и скучного плавания в почти необитаемом океане, где лишь короткоклювые киты и морские леопарды, гоняясь за идущими кораблями, несколько развлекали пленниц и команду судов, эскадра бросила якорь в виду о. Эндерби.
Здесь впервые почувствовали пассажиры ледяное дыхание южного полюса.
Студеный южный ветер вздыбил огромные волны, они со злобным шипением ударялись о железные борта пароходов и, казалось, были передовыми воинами властителя огромного необитаемого южно-полярного материка.
Когда же пароходы, укрепившись на якорях, спокойно сопротивлялись натиску ветра и волн, приплыли полчища пловучих льдов. Тогда вся эскадра укрылась за северо-восточными отрогами скалистого мыса Парри и, ничем не тревожимая, простояла до утра.
От острова Эндерби до острова Гарвея переход среди некрепкого пловучего льда, шедшего небольшими площадями, был хотя и не труден, но неприятен и медлителен, а потому в течение тех трех суток, которые провел почти бессменно Илья Максимович на мостике, плавание показалось ему бесконечным, и он, укрываясь от резкого южного ветра, ворчал:
— Да! Доберешься сюда в другой раз! Как же?!
И он готов был в отчаянии плакать, а порой дикое бешенство нападало на него, и тогда он без всякой причины накидывался на людей и даже раз, чего с ним за все время его службы в море не случалось, ударил не исполнившего его приказание боцмана.
Но, наконец, ночью с «King Adalbert’a» взвилась сигнальная ракета, а затем просемафорили, что можно вставать на якоря и что глубина рейда 21 фут. «Океан», обойдя идущий впереди корабль, встал справа от него и опустил кормовой флаг.
До самой зари Седельников не сходил с мостика и смотрел, как где-то среди снегов и льдов таинственного юга вспыхивали какие-то огни, то потухая, то вновь загораясь и озаряя слабым светом мертвенно-бледное, замерзшее небо.
Командиру почудилось, что кровожадные духи ледяной пустыни жадно ждут своих жертв и тревожно бегают и ищут их следы. В вое ветра, гудящего среди такелажа парохода, Илья Максимович ясно различал угрожающие, злобные голоса, порой стоны и вопли или дикую, торжественную песню смерти.
И когда он взглянул на длинную вереницу сигнальных огней на судах и вспомнил о том, какое дело собирались они делать здесь, у этого пустынного острова, чувство стыда и досады заставило его закрыть лицо руками.
— Уйти отсюда, нарушить приказ и плыть обратно… — мелькали в голове капитана тревожные, лихорадочные мысли, и он, сознавая их полную бесполезность, терзался и бросался по всему судну, как дикий, обезумевший зверь. В бессильном отчаянии он упал головой на перила мостика, а его сильное коренастое тело содрогалось от тяжелых, мучительных рыданий.
Когда кто-то коснулся его плеча, Седельников даже не поднял голову и спросил:
— Что надо?
— Это я, Разина! — услышал он голос Ольги Константиновны.
Девушка стояла перед ним с взволнованным лицом и протягивала к нему свои прекрасные, тонкие руки.
— До свиданья! До свиданья! Я знаю, что мы увидимся! — прошептала она.
Илья Максимович с надрывным криком припал к ее рукам, а она взяла его голову и прижала к своей груди. И, не сказав более ни слова, она быстро спустилась вниз, где уже пленницы приготовлялись к высадке.
Ранним утром, лишь только забрезжил свет, моторные катера начали перевозить с пароходов на отлогий берег припасы, тюки с инструментами и необходимой утварью, ящики со стеклом и железными листами, сваливать строительный лес и бочки с цементом, рулоны толя, войлока, картона, огромные кипы ваты, шерсти, бумаги и шкур.