— Я спрошу Сванборга, — ответил ученый и, вернувшись, заявил: — Профессор Сванборг и я намерены плыть на «Грифе» до окончания им рейса.
— Отлично! — коротко сказал Любимов и крикнул в машину: — Полный ход вперед!
Пароход быстро входил в закрытый и сравнительно с бурным морем спокойный залив.
Когда вода изменила цвет и из синевато-зеленой сделалась буро-желтой, что обозначало начало мели, «Гриф» тихим ходом подползал к поднимающемуся из-за горизонта острову.
Мель, однако, неожиданно исчезла, и брошенный в темную пучину залива лот с 100-саженным линьком до дна не дошел.
«Безыменный остров» был как на ладони. Вдали виднелась изрезанная зубцами цепь гор, а на плоский берег взбегали волны.
— Вперед! — скомандовал Любимов. — Через час мы будем на острове.
«Гриф», однако, не двигался, хотя из трубы его валил клубами черный дым.
— Механик! — крикнул командир в машинное отделение. — Полный ход вперед!
— Машина не работает, капитан! — сказал, выходя на палубу, механик. — Все золотники, парораспределение, цилиндры и поршни, словом — все в порядке, а машина не действует.
— Ничего не понимаю! — крикнул командир. — Вы пьяны или смеетесь надо мной?
— Никак нет, капитан! — возразил механик. — Машина действительно остановилась, и я принужден выпустить пар, так как боюсь, что он разорвет котел. Остановилась не только машина, но часы и манометр, капитан!
Любимов бросился к компасу. Стрелка была неподвижно устремлена на юго-восток и даже не вздрагивала от легкого покачивания судна на волнах.
Взглянув на свои часы, командир сказал:
— Да… да… догадываюсь… С проклятого острова на нас направили электрические волны. Они намагнитили стальные части машин, и мы не можем двинуться вперед, если не захотим взорвать на воздух весь пароход… Или, может быть, это случайное явление? Механик! — приказал он. — Мы повернем в море… Будьте наготове! Поднять кливер!
Матросы закопошились у бушприта, завизжали блоки, и вскоре на носу взвился косой парус. «Гриф», подхваченный спереди ветром, быстро повертывался кормой к острову и, когда маневр был окончен, Любимов приказал пустить в ход машину.
Мерно застучал вал, и пароход начал двигаться в сторону выхода из бухты.
— Руль на правый борт! Полный поворот на прежний курс! — скомандовал капитан; но лишь только нос «Грифа» стал поворачиваться, машина смолкла, жалобно засвистел пар и заскрежетали поршни в наполненных паром цилиндрах.
Из машинного отделения и пароотводных труб повалили клубы пара, а судно остановилось, изредка покачиваясь на волнах.
Никто не решался подойти к командиру.
Любимов, всегда такой веселый и приветливый, был мрачен. Он не выпускал из руки револьвера, готовый, в случае неповиновения или опасности, броситься навстречу врагу.
Командир ходил по мостику и злобным взглядом осматривал видневшийся вдали остров.
Когда Любимов принял какое-то решение, он сошел вниз и, созвав на ют всю команду, объявил:
— Скоро ночь, и нельзя идти вперед, потому что мы не знаем этого моря. Однако, черт меня возьми, если я не дойду до этой проклятой землишки! Ночью ставить вахты почаще! Смотреть в оба и, как только что заметят, бить тревогу немедля!
Сказав это, Любимов впервые за последние дни пошел в свою каюту и, не раздеваясь, бросился на койку.
Около полуночи тревожные свистки на палубе, топот ног и крик у двери его каюты разбудили его.
— Что там такое? — крикнул он вестовому, натягивая на себя теплую куртку.
— Стреляют… стреляют… — стуча зубами, ответил матрос. — Беда…
— Дурак! Трус! Подлая собака! — загремел Любимов и, оттолкнув насмерть перетрусившего вестового, бросился на палубу.
Море было темно, и густой мрак висел над водой.
— С ума они посходили, что ли? — пробормотал сквозь зубы Любимов.
Где-то далеко, как будто слабый отблеск зарницы, по небу скользнуло светлое пятно и погасло. Одновременно с этим командир услышал ворчание и громкое уханье. Не оставалось сомнения, что приближается снаряд. И он действительно пронесся между мачтами, оставляя за собой длинную полосу светящегося и удушливого дыма. В полуверсте от «Грифа» снаряд разорвался со страшной силой. Высокий столб внезапно вскинувшейся под нависшие облака воды и огня взметнулся кверху и встал из густого мрака, как зловещий огненный призрак. Издалека примчалась волна, подняла судно на своем пенистом гребне, стремительно бросила его куда-то вниз и ушла, маяча и клубясь в темноте.
Еще и еще, снаряд за снарядом проносились над «Грифом».
Каждый из них ложился все ближе и ближе. Уже брызги рассыпающихся при взрывах водяных столбов окатывали палубу судна, и Любимов, приказав приготовить шлюпки, ожидал снаряда по «Грифу». Но невидимый бомбардир, очевидно, играл с неосторожным и назойливым противником. Он обрушивал на палубу парохода целые потоки студеной и соленой воды, забрасывая его рвущимися и грохочущими снарядами со всех сторон.
После двух, а, может быть, и трех часов обстрела «Грифа» снаряды начали летать с грозным уханьем и каким-то лязгом во все стороны. Они уносились в темноте, поднимались к небу, оставляя за собой, словно улетающие с земли, давно упавшие на нее звезды, длинный, ярко очерченный след, и пропадали.
Когда над далеким островом погасли злобные вспышки зарниц, поднялся ветер и погнал перед собой волны. Пошел снег большими хлопьями, свирепела буря, и впереди не было ни зги.
Стоящие на вахте матросы не выпускали сигнальных рожков из рук и напрасно протирали залепляемые снегом глаза, стараясь что-нибудь разглядеть. Мачты, палуба и море — все исчезло, все слилось с мраком, в котором что-то металось и мчалось, грозя и пугая.
— Капитан, — сказал, подходя к Любимову, механик, — мои кочегары и машинисты требуют повернуть нос парохода в открытое море и дать полный ход отсюда, где нас ждет гибель…
— Вы не имеете права делать такие заявления командиру судна! — оборвал его Любимов. — Потрудитесь спуститься в машинное отделение и ждать приказаний.