— Мы знаем о профессоре Самойлове, — сказал чиновник: — и очень беспокоились за него: думали, что утонул. Только через месяц рыбаки нам донесли, что на «Двине» он ушел.
— Вот профессор все молчал, а когда у нас начался пожар, покачал головой и сказал: «Я его нашел! Это он творит бессмысленное, безумное зло!» И больше ничего не говорил, только смотрел в бинокль и много-много писал…
Ответив на заданные ему вопросы и подписав свой рапорт, шкипер откланялся и ушел.
В тот же день в портовую контору был вызван и профессор Самойлов.
Между ним и портовыми властями произошел очень короткий и многозначительный разговор.
— Вы профессор Василий Власович Самойлов? — спросили его.
— Да! Я командирован в северные воды Академией Наук, — ответил, отказавшись от предложенного ему стула, ученый. — Надеюсь, что вам это доподлинно известно из телеграмм Академии и Географического Общества. Вам угодно знать мое мнение об аварии «Двины»? У меня имеется определенное решение этого вопроса, но это послужит темой для моего доклада в Петербурге, куда я отправляюсь сегодня с вечерним поездом. Я могу добавить, что я совершил за последние пять лет несколько переходов по Ледовитому океану и что искал здесь причины многих явлений, обративших на себя внимание ученых. Это почти все, чем я пока могу поделиться с вами. В заключение позволю себе дать вам совет объявить опасным для судоходства ту часть Хайпудырского залива, которая находится в 100 верстах от южной оконечности острова Вайгача и в 60 — от острова Долгого.
На все дальнейшие вопросы профессор отказывался отвечать, ссылаясь на предстоящий доклад Академии и Географическому Обществу.
О случившейся необычайной аварии рыболовного судна «Двина» пошли донесения порта в разные учреждения, но до Петербурга известия о злоключениях парохода привез профессор Самойлов.
В первый же день своего приезда в Петербург Самойлов посетил почтенного академика, Павла Федоровича Туманова.
Туманов, его жена и сын-студент сидели за обедом, когда прислуга подала карточку Самойлова.
— Василий Власович! — бросился навстречу входящему академик. — Наконец-то!
Они крепко обнялись и расцеловались. Когда после первых приветствий все уселись за стол, вдруг наступило тягостное, неловкое молчание. Все чувствовали, что настал жуткий момент вопроса и еще более страшное ожидание ответа.
Первая заговорила жена Туманова. Прерывающимся голосом, в котором дрожали слезы, она спросила:
— Есть ли хоть какая-нибудь надежда? Не нашли ли вы следов нашей несчастной Нины?
Самойлов в глубоком волнении встал из-за стола и сказал, отчетливо произнося и разделяя каждое слово:
— Я ничего не знаю о Нине… ничего… но я нашел его, и теперь ему не уйти от нас. Я видел своими глазами бриг «Ужас».
Все в изумлении уставились на говорившего.
— В Ледовитом океане, к югу от Югорского Шара, есть остров Безыменный, в 80-ти верстах от Больше-Земельской тундры. Туда скрылся Яков Силин…
— Он может жить повсюду, зная наш секрет! — вздохнул старик.
— Силин живет и творит свое неправое дело! — сказал Самойлов. — Он по-прежнему бессмысленно вредит людям. Но вот послушайте все по порядку.
И профессор рассказал Тумановым о своем плавании на «Двине», о встрече с парусным судном и о событиях в Хайпудырской губе.
Когда он окончил свой рассказ, старик пригласил его к себе в кабинет и, достав из ящика какое-то письмо, протянул его Самойлову.
Письмо было от друга Павла Федоровича, скандинавского ученого, ботаника Ларса Сванборга. Ученый просил Туманова помочь ему изучить одно явление, наблюдающееся в течение последних лет.
Деревянные рыбачьи шхуны, занимающиеся ловлей сельди, трески и китобойным промыслом между Шпицбергеном и Беринговым морем, почти все погибли, придя в норвежские порты. Они сгнили, а их обшивка, палуба, мачты и даже паруса превратились в студенистое бурое вещество.
Исследованиями удалось установить, что шхуны привезли откуда-то плесень, съедающую дерево. Одна из шхун остановилась в Варангер-фьорде, около деревни Тайноне, и вскоре все хижины деревушки и церковь были уничтожены плесневым грибом.
Ботаник писал дальше, что плесень эта напала на людей, и правительству пришлось отделить кордоном целый береговой округ, пораженный завезенной из страны вечных льдов ужасной неведомой болезнью.
— Я просил Сванборга прислать мне маршруты путей, по которым плыли эти шхуны, — сказал Туманов: — и я узнал, что все они шли через Югорский Шар. Не знаете ли вы что-нибудь об этой плесени? Если это наш гигантский пласмодий — тогда все понятно…
Самойлов, ничего не говоря, вышел в прихожую и принес маленький дорожный саквояж. Он вынул черную коробочку и, открыв ее, показал академику целый набор стеклянных трубочек, на стенках которых раскинулись пятна белой жирной плесени.
— Это — пласмодий! Мой пласмодий! — воскликнул Туманов, закрывая лицо рукавом.
— Терпение! — сказал Самойлов. — Теперь недолго уже. Час мести настал.
Он глубоко ушел в кресло и почти шепотом произнес:
— Как я его ненавижу! Там, среди льдов, под немолчный шум суровых, тяжелых волн я видел преступное лицо Силина. Когда все на пароходе замирало, я звал его! Я ждал, что увижу его плывущим навстречу мне… Я клянусь вам, что я бросился бы за борт, и тогда наступил бы час последнего решительного боя!.. Но я видел в течение нескольких минут лишь его судно…
Профессор замолчал, но тотчас же встал и начал ходить по кабинету, хватаясь за голову.
— Боже правый! — шептал он дрожащим от сдерживаемых рыданий голосом. — Ведь уж почти пять лет, как я не видел Нины. Пять лет! Жива ли она, любимая, желанная?!
Громкие рыдания прервали его слова, и Самойлов быстро покинул кабинет.
II. Экспедиция «Грифа»
Через полгода из Петербурга вышел отлично снаряженный пароход «Гриф», несший на мачтах и корме два флага — русский и норвежский. Все ученые общества обеих стран приняли участие в новой северной экспедиции. Целью ее было исследование причин замечаемых за последнее время болезни и вымирания рыб и промысловых морских животных Ледовитого океана.
Штурманы рыболовных шхун рассказывали, что около полуострова Ялмала были замечены стаи рыбы, быстро подвигающейся к востоку, несмотря на то, что в это время года рыба обыкновенно шла на запад к северным берегам Скандинавского полуострова. Другие, зашедшие еще восточнее, шхуновладельцы и рыбаки попали на меридиане «Островов Уединения» в полосу океана, покрытую трупами мертвой рыбы.
На льдинах виднелись слабые, очевидно, издыхающие тюлени и моржи, а стаи чаек и орланов носились над этим медленно плывущим кладбищем.
Экспедиции было поручено также обследовать острова, лежащие в Хайпудырской губе, составить карту и описание их природы.
На своем борту «Гриф» вез известных своими путешествиями и учеными трудами профессоров Туманова, Сванборга и Самойлова. Пароход экспедиции не был вооружен артиллерией, хотя бравый командир крейсера, отставной морской офицер Любимов, заупрямился и не захотел расстаться с скорострельной пушкой Гочкиса, стоящей на капитанском мостике.
Переход от Петербурга до Архангельска сделали быстро. Заходили только в Тромзе, где у английской компании «Джон Смойл энд Берри» запаслись кардифским углем, нагрузив им все трюмы и боковые обшивочные камеры.
Последняя остановка «Грифа» была в Варде, где должны были принять на борт двух норвежских боцманов, знакомых с северными водами. В Варде в это время года на рейде обычно бывает совсем пустынно, так как шхуны, паровые баркасы и даже шлюпки, которые поустойчивее, уходят на лов, пользуясь тем, что сельдь появляется всего в десяти милях от материка.
Когда же «Гриф» от мыса Норд-Капа взял курс на Варде, начали попадаться сначала отдельные шхуны, а затем и целые флотилии мелких судов.