Оторвавшись от телескопа, Саша спустился вниз по лестнице и зашел в кухню. Он обшарил все шкафы и шкафчики, но из съестного смог найти только старую сахарницу с окаменевшим слоем сахара на дне. Отковыриваться он не желал, Белову пришлось плеснуть в сахарницу воды и как следует разболтать содержимое. Только тогда он смог «поужинать».
Голодный и злой Саша вернулся в комнату и завалился с книжкой на диван. Скрипку больше не трогали, поэтому вскоре он уснул. На его размеренно вздымающейся груди покоилась так и не прочитанная «История Рима».
XXIII
Следователь Сиротин сидел в своем узком и длинном, как пенал, кабинете. На столе перед ним стояла видавшая виды печатная машинка. Аппарат, призванный облегчить работу правоохранительных органов, снова подвел. Сиротин с тоской посмотрел на хаотическое переплетение рычажков с буковками, никак не желавших становиться на свои законные места, и, вздохнув, полез в стол за отверткой и пассатижами.
В дверь коротко постучали. Сиротин взглянул на часы – это, вероятно, был свидетель по делу об убийстве в Раменском, тот самый парень со странным именем Космос, которого к тому же ещё и угораздило стать понятым при обыске. Предстояло составлять протокол, а машинка, похоже, приказала долго жить!
Вновь раздался стук в дверь – на сей раз громче и настойчивей. Сиротин сунул инструменты обратно в стол и раздраженно рявкнул:
– Да!
– Можно? – на пороге появился губастый долговязый парень с повесткой в руках.
– Входи, – не слишком любезно пригласил гостя хозяин кабинета.
Космос подошел к столу и положил на стол следователя повестку:
– Вот, явился…
– Вижу, – буркнул Сиротин и вдруг радушно улыбнулся посетителю: – Послушай, Космос… э-э-э… Юрьевич, а ты случайно в печатных машинках не разбираешься?
– Не-е-е… – широко улыбнувшись, покачал головой Космос и кивнул на стул: – Сесть можно?
– Присаживайся пока что. Сядешь потом, – разочарованно ответил следователь дежурной шуткой.
Космос с невозмутимым видом уселся боком к столу. Он поднял глаза – над головой следователя висел портрет Горбачева. Внезапно на какое-то крохотное мгновение Космосу показалось, что молодой генсек ободрительно ему улыбнулся. Он понял – все обойдется, разговор пройдет чисто.
Сиротин расписал засохшую ручку на клочке бумаги и начал допрос:
– Ты Мухина Сергея Дмитриевича знаешь?
– Мухина? Сергея Дмитриевича?!. – с наигранной серьезностью переспросил Космос и покачал головой. – Нет, не знаю.
– По кличке «Муха», – подсказал Сиротин.
– А-а-а… Муху знаю, – с готовностью кивнул он. – Вернее – просто знаком.
– У них с Беловым был конфликт? Драка была?
– Может, и была, Муха со многими дрался.
– Была, была. В Люберцах вроде?..
– Не, я, правда, не знаю.
Разговор только начался, а Сиротин уже понял, что парень ничего не скажет. Будет вилять, ломать комедию, запираться – но приятеля своего не сдаст. Оставалось только надеяться, что он – по молодости и неопытности – хоть где-нибудь, да проколется.
– Ну-ну, – хмыкнул следователь. – Тогда скажи мне, молодой человек, где ты был в эту субботу? Только не говори, что девушку провожал на Ждановскую, опоздал на метро, и шел пешком, а потом началось землетрясение.
– А вы откуда знаете?.. – удивленно вскинул брови Космос. – Мы как раз в субботу с девчонками отдыхали. Но не на Ждановской, а на Университете.
– Как девушек звать?
– Лена, Наташа, Оля, Света, – не задумываясь, отбарабанил Космос.
– А ещё кто с тобой был?
– Я, Саша Белов и Витя Пчелкин.
– Трое? А подружек, значит, четверо? – недоверчиво прищурился Сиротин.
– А я с двумя обычно… – гордо развернув плечи, ухмыльнулся Космос.
– Адреса их назвать можешь?
– Я ж говорю, мы с ними в парке Горького познакомились, – он беспомощно развел руками, – так что адресами не обменивались.
– Угу. Значит – Таня, Марина… – записывал следователь. – Кто еще?..
Космос задумался на секунду и медленно по вторил, загибая под столом пальцы:
– Не-е-е… Лена, Наташа, Оля и Света… Беседа продолжалась ещё около получаса, но результат оказался нулевой. На сей раз предчувствие Сиротина не обмануло – парень и в самом деле ни в чем не прокололся.
XXIV
Космос, Пчела и Фил прикатили на дачу только после обеда. К этому времени Белов уже ни о чем, кроме еды, думать не мог.