— Ну вот и хоккей, — Саша повысил голос и обратился к Шмидту: — Дима, а ты догадался позвонить Юрию Ростиславовичу? Надо было его предупредить, а то ведь старика кондратий хватит!
— Кондартий его уже хватил, — сообщил Шмидт, — так что вы не пугайтесь, когда его увидите. Он жил на Гуриевича, у Пчелкиных, когда дом их взорвали. Только он буквально за несколько минут перед этим вышел. Вот ведь бог его спас, не иначе как! Но старик капитально съехал с ума. Никого не узнает.
«То есть, как это, на Гуриевича? — удивился Саша. — Значит, Пчелкины жили в том доме, где размещался их «Дистрибуторъ»? Вот-те на!»
— Дистрибутор, — произнес он вслух.
— Ты о чем? — не понял Шмидт.
— Господь Бог — дистрибутор, — объяснил свою мысль Саша, — это он распределяет, что кому суждено. Но если ты оказываешь ему сопротивление, то он может пересмотреть твою судьбу. В ту или другую сторону, понимать? Может, в лучшую, а может, в худшую. Я это понял в Кремле. Если бы я сдался, то сейчас сидел бы совсем в другом месте и с совсем другими людьми. Или бы вообще не сидел, а лежал в земле.
Шмидт подумал, что Саша совсем зафилософствовался. Ему тоже, как и Людочке, пришло в голову, что у Белова произошел какой-то мощный сдвиг по фазе, не в смысле сумасшествия, а в смысле изменения личности.
Хотя у него всегда были задатки к праведности, именно так Дмитрий его чувствовал с самого начала их совместной деятельности на ниве криминала. И другие это чувствовали, поэтому все и начинают вокруг него вращаться, как планеты, где бы он не появился. Только тогда, после смерти Коса, Фила и Пчелы он сам не свой стал от потрясения, то есть, — перестал быть собой.
— Ладно, приехали, — сказал Шмидт. — В смысле, выходим…
Они остановились у подъезда дома Холмогоровых. Космос Космосович не захотел слезать с коленей Белова, тот взял его на руки, вышел из машины, одной рукой помог выбраться Людочке и захлопнул дверцу. С другой стороны к ним подошел Шмидт.
Крест у малыша пришлось отобрать и отдать матери — во избежание. Поэтому парень ныл всю дорогу наверх: и в лифте, и на лестничной площадке. Успокоился он, только когда Белов научил его звонить в дверь^Космос-юниор очень быстро освоил это искусство и не отпускал кнопку, пока дверь не открылась и на пороге не возникла испуганная сиделка: звонок был старый и мощный, еще советских времен. Увидев гостей, которых ждала, она успокоилась и пригласила их в дом.
Саша опустил Космоса на пол и, придерживая за воротник курточки, повел в гостиную. Шмидт и Люда последовали за ним. Малыш ковылял не очень уверенно, то и дело норовя упасть.
Шагая позади Белова, Людочка с гордостью сказала:
— Он у меня рано пошел, в восемь месяцев!
Они остановились в гостиной. Юрий Ростиславович сидел в инвалидном кресле с безразличным видом. Голова у него был опущена, ноги прикрыты желтым пледом с коричневыми верблюдами и черной арабской вязью. На вошедших он не обратил ни малейшего внимания.
Саша снял с парня куртку и отпустил его в свободное плавание. А потом обернулся к Людочке, чтобы узнать узнать, не возражает ли она против этого. Та смотрела на Юрия Ростиславовича и молча плакала. Мрачный Шмидт обнял ее за плечи, прижал к себе… Некоторое время все трое стояли перед несчастным стариком, не зная, что делать.
— Он далеко отсюда, — пояснила подошедшая сиделка.
Маленький Космос встал на четвереньки и, быстро-быстро перебирая руками и ногами, пополз по паркету к старинному трюмо у стены… Держась за него одной рукой, встал, а второй принялся сметать все, что было на нем.
На пол полетели французские духи в граненом хрустале, лак для ногтей, кремы, тени, пудра, шпильки, расчески, шкатулки и прочая дребедень, принадлежавшая Надежде Федоровне. Все это, такое яркое, разноцветное, красивое со стуком падало, катилось, прыгало по полу, приводя мальчишку в неимоверный восторг. Забыв обо всем на свете, он заливался счастливым смехом.
Сиделка с испуганным криком бросилась к малышу, как наседка к цыпленку, чтобы прекратить это безобразие, отшлепать, наказать распоясавшегося хулигана, но улыбающийся Белов успел перехватить ее в полете:
— Молодец, Кос Косович, так держать, — одобрительно сказал он мальчугану. — Мужикам это все ни к чему, правда, Шмидт? У нас другие игрушки!
Юрий Ростиславович, до сих пор сидевший с отсутствующим видом, опустив подбородок на грудь, поднял голову и спросил:
— Саша?..
XLV