— Янки! Янки! Янки!
На вершине холма возник новый броневик, который покатился навстречу машине Ганса, виртуозно объезжая горящие обломки бантагского поезда. Открылась крышка верхнего люка, и из орудийной башни показался Тимокин, победно вскинувший вверх руки. Чины вновь зашлись в восторженном реве. Глядя на них, Ганс почувствовал себя актером на сцене огромного театра и вспомнил, как мальчиком мечтал о славе. Не в силах сдержать своего порыва, он помахал чинам рукой и поклонился.
— Клянусь Пермом, Кесусом и Святым Мэлади! — воскликнул Тимокин, спрыгнув на землю, когда его машина остановилась рядом с Гансом. — Вы когда-нибудь видели что-либо подобное?
— Честно говоря, нет, — усмехнулся Ганс.
— Я уж было подумал, что эти гады уйдут от нас. Мы заметили поезда, как только добрались до железной дороги. Они шли задним ходом на восток, но при нашем появлении затормозили и снова покатили на запад. Нам было не угнаться за этими ублюдками, и я уж решил, что им удалось ускользнуть от погони. Ну, мы все равно поехали к реке, и вдруг они опять прут прямо на нас жопой вперед.
Всю эту тираду Тимокин выпалил на одном дыхании, и ему пришлось взять паузу, чтобы отдышаться.
— Первого я сам подбил. Два остальных состава остановились, опять поехали к мосту, и тут — бабах! бабах!
Не в силах выразить свои чувства словами, суздалец затряс кулаками у себя над головой.
— Поезда с боеприпасами, — произнес Ганс, наконец придя в себя после всего пережитого.
Его собственный броневик только сейчас выбрался из-под кучи обломков, съехал с рельсов и подкатил к машине Тимокина. Члены обоих экипажей вылезли наружу и теперь хлопали друг друга по спинам, возбужденно обсуждая недавний бой. Ганс не стал вмешиваться. Даже Чжон набрался смелости покинуть кабину броневика и с изумлением переводил взгляд с обломков локомотива на своих избавителей. Ганс вновь повернулся к Тимокину:
— Сколько машин у тебя осталось?
— Шесть. Еще четыре сломались в дороге, а одну мы потеряли, нарвавшись на бантагскую батарею, когда преследовали эти поезда. Мне очень жаль, сэр, мы так разгорячились во время погони, что не захотели сбавлять ход.
— Ничего, такие вещи случаются с каждым.
Тимокин бросил взгляд на железнодорожный мост.
— Трудно будет сжечь эту штуку. Свежесрубленная древесина. Можно вылить на нее сто галлонов керосина, а она все равно не будет гореть.
— У чинов должны быть инструменты. Я прикажу им уничтожить этот мост, и, если понадобится, они просто подрубят его опоры.
Тимокин прикрыл глаза ладонью и посмотрел на запад.
— Ганс, если мы хотим выбраться отсюда до наступления темноты, то уже надо выступать.
— Мы не уйдем отсюда до темноты.
— Что?
Ганс кивнул в сторону продолжавших кричать от восторга чинов:
— А как насчет их?
Тимокин печально склонил голову:
— Не думай об этом.
— По правде сказать, я и не думал, пока не увидел их. Отсюда до перевала двадцать пять миль. Ты бы посмотрел на них вблизи! Если заставить их идти ночью по снегу, к утру они все будут мертвы.
— Ганс, они все равно погибнут, когда бантаги придут в себя и обрушат на нас ответный удар.
Ганс замотал головой:
— Это произойдет не так быстро. Я все прикинул. Мы перерезали им транспортную артерию и уничтожили столько боеприпасов, что их хватило бы на неделю тяжелых боев. Мы уничтожим пятнадцать с лишним миль железнодорожного полотна и подорвем мосты. Но Гаарку нужны эти рабы, Тимокин. Здесь должно быть от шести до десяти тысяч человек. Если мы освободим их, бантагам будет крайне трудно восстановить причиненный нами ущерб. Их войска останутся без снабжения на несколько дней, а то и недель. Если мы спасем этих людей, армия Гаарка будет обречена.
— Может быть, бантаги будут здесь уже этой ночью.
— Поживем — увидим. Я возвращаюсь на тот берег. Надо навести там порядок. Первым делом мы их как следует накормим.
— Чем? — обескураженно спросил Тимокин.
— Видишь всех тех лошадей? — Ганс ткнул пальцем в сторону бантагских коней, лишившихся всадников и разбежавшихся по степи. — Пусть наши кавалеристы сгонят их в одно место. Накорми чинов, уничтожь здесь все, что только можно, и уводи людей в горы. Я пошлю гонца к нашей пехоте на перевале, чтобы они вышли вам навстречу.
— Ты хочешь вывести пехоту в голую степь без всякого прикрытия?
— А что, есть какие-то варианты?
До них снова донеслись крики ликующих чинов, и Ганс посмотрел прямо в глаза Тимокину. Суздалец улыбнулся: