— Кстати, о дирижаблях, — заметил Буллфинч. — Из донесения Пэта ты просто не поймешь, насколько все серьезно. Я видел их, когда был в Риме. Эти подонки совсем обнаглели. Они бомбят гавань, дворец и старый Форум. Теперь в бомбардировке задействованы четыре дирижабля. Это просто кошмар, они используют зажигательные снаряды с запальными фитилями, весь город охвачен пожарами. Пэт вопит, что ему позарез требуется помощь авиации.
Винсент покачал головой:
— Я отправил дирижабли к Кеву, потому что там в них была отчаянная необходимость. Они стали глазами нашей армии. Мы всё знаем о расположении бантагских войск вокруг Рима, и посылать туда наши воздушные силы было бы совершенно бесполезно. Кроме того, как бы они совершили посадку в этом бедламе?
— А что насчет этих новых броневиков? — не сдавался Буллфинч. — У тебя ведь не меньше двадцати пяти машин.
— А зачем они там? Для уличных боев? Ты же сам мне говорил, что у Пэта по всему Риму разбросано множество ракетниц. Те броневики, которые Гаарк послал на штурм города, были уничтожены в течение часа.
— Но, черт возьми, Винсент, если положение вещей не изменится в самом ближайшем будущем, мы потеряем Рим, и, когда орда весной перевалит через Белые холмы, тебя не спасут даже сто этих чертовых машин.
Винсент не стал ему говорить, что в случае падения Рима не будет даже сражения у Белых холмов. Обстановка в Сенате ухудшалась с каждым днем. Словесные перепалки между сторонниками перемирия и группой «ястребов», настаивавшей на войне до победного конца и почти полностью состоящей из ветеранов былых сражений, приводили к взаимным оскорблениям и даже вызовам на дуэль; дошло до того, что в порядке вещей стало размахивать револьверами прямо во время заседания. Винсент знал: если Рим будет взят или Пэту придется из него эвакуироваться, Сенат поверит сладким обещаниям Гаарка и выкинет белый флаг.
И что потом? «Мы не сдадимся, — подумал он. — Ни те, кто пришел сюда вместе с Эндрю, ни многие из солдат. Мы уйдем на запад. Нет, там затаился Тамука с остатками меркской орды. Нам придется уйти в северные леса и прятаться там вместе с изгнанниками, бродягами и прочими отверженными. Нас будут травить, как зверей». Винсент никак не мог смириться с этими мыслями. Нет, они одержат победу, хоть какую-то победу до наступления весны, иначе все будет потеряно.
— Эндрю… Как он?
Буллфинч перегнулся через стол.
— Все так же, — прошептал он, словно боясь быть подслушанным. — Когда я уезжал, у него спала горячка. Но его состояние остается критическим. Не знаю, как это сказать, но он…
— Он не вечен, — произнес Винсент.
Ему было страшно даже говорить о таких вещах. Он по себе знал, каким уязвимым и хрупким является человеческое тело. Винсента охватывал ужас при одной мысли о том, что он снова может быть ранен и на него обрушится такая боль, представить которую может только тот, кто испытал ее на собственной шкуре и выжил. Готорн только сейчас понял, как сильно он себя все это время обманывал. С того самого боя он не слышал ни единого выстрела. Его отправили на поправку в Суздаль, где Винсент занялся координацией оборонительных мер, управлял артиллерийско-техническим и вещевым снабжением и заведовал индустриальным комплексом, обеспечивающим армию. Люди смотрели на него как на героя, но в глубине души он понимал, что это сплошной обман.
Буллфинч больше ничего не сказал. Они все словно потеряли своего рулевого. Ушел тот человек, который некогда был молодым полковником Армии Союза, а затем посвятил свою жизнь тому, чтобы помочь угнетенному народу обрести свободу и создать из бывших рабов непобедимую армию Республики. Винсент почувствовал себя ребенком, который неожиданно для себя стал главой семьи, лишившейся отца.
— Нам необходимо что-то предпринять, Винсент. Мы не можем просто сидеть сложа руки и пустить все на самотек.
— Я знаю.
— И что ты предлагаешь?
Винсент наконец решился.
— Мы попробуем претворить в жизнь наш давнишний план.
— Ганса удар хватит. Калин никогда тебе этого не разрешит, а Эндрю даже не слышал об этой идее.
Винсент улыбнулся:
— Калин не сможет помешать тому, о чем он не знает. Что касается Ганса, то, являясь начальником штаба армии, я превосхожу его по должности, и поэтому он обязан будет подчиниться моему приказу. А Эндрю… Что ж, нам остается молиться, чтобы он не приказал нас расстрелять, если этот план провалится.