— Он не может теперь без него заснуть. Эмил сказал, что Эндрю должен спать, чтобы поправиться. А как он смотрит на меня! Словно животное, угодившее в капкан. Я просто не могу ему отказать. По крайней мере, во время сна он не испытывает страданий.
— Жизнь — это страдание, Кэтлин, — жестко ответил Пэт. — Я знал немало отличных парней, которые, возвращаясь в армию из госпиталя, прочно сидели на игле и прятали в вещмешках шприцы. Ты должна немедленно отучить Эндрю от морфия. Эта штука отравляет его разум.
— Пусть он еще немного поправится, Пэт, еще совсем немного, и тогда я перестану колоть ему морфий.
— Эндрю больше не чувствует себя мужчиной, — заметил Пэт. — Он так ослабел, что не может даже сам поднести ко рту ложку, и ты заботишься о нем, как о младенце.
Кэтлин опустила голову.
— Но он жив, — тихо отозвалась она. — Неделю назад я потеряла всякую надежду. Эмил говорит с ним по нескольку часов в день. Эндрю боится, ему снятся кошмары, в которых мертвецы призывают его к себе. Он чувствует себя виноватым.
— За что? — воскликнул Пэт. — Он спас всех нас.
— Ну и что? Это неважно. Все дело в цене, которую ему пришлось заплатить.
Пэт молча вздохнул. Это он мог понять. Во втором сражении при Манассасе он получил приказ вывести свою батарею из боя, но слишком долго медлил, и в итоге южане атаковали его позиции. На выручку Пэту пришел полк пехотинцев, но в той схватке ирландец лишился двух орудий и половины своих людей. Много долгих ночей провел он без сна, оплакивая гибель своих парней, и воспоминания об этом до сих пор преследовали его. Он рос с этими ребятами на одних улицах, дрался вместе с ними против других ирландских и немецких мальчишек, и вот они все погибли.
Пэт очень долго приходил в себя после этого случая и даже теперь еще не до конца восстановил душевное равновесие. Но то, что случилось с Эндрю, та огненная вспышка, которая в одно мгновение чуть не лишила жизни его тело и, кажется, убила его душу, — нет. Это было невыносимо.
— Может, ему еще станет лучше, — робко предположил Пэт. — Эмил сказал, что, раз Эндрю пошел на поправку, к нему теперь быстро вернутся силы.
Кэтлин покачала головой:
— Я так не думаю. Он говорит, что как только поднимется с постели, мы вернемся в наш дом в Суздале, чтобы он мог восстановить здоровье. — Она запнулась и едва слышно закончила усталым голосом: — И спрятаться.
— Не презирай его за это, Кэтлин.
— Не буду, — прошептала она. — Понимаешь, я всегда буду любить его, но теперь у меня такое чувство, будто Эндрю, которого я знала, умер и от него осталась только бледная тень. Видит бог, я любила его не потому, что он был полковником, вождем или героем. Я любила в нем его самого — человека с нежной душой и сердцем льва, мягкого снаружи, но внутренне сильного. Теперь это лишь пустая оболочка, словно он уже почти обратился в пыль.
— По-моему, только ты можешь помочь ему вернуться, — прошептал Пэт.
— Не мучай меня! — гневно вскинулась Кэтлин. — Эмил, будь он проклят, сказал мне то же самое. Отстаньте от меня!
— Мне очень жаль, Кэтлин, но это правда.
Она опустила голову и отвернулась от него.
Сунув руку в передник, Кэтлин достала пачку депеш.
— Эмил сообщил, что прибыл монитор с грузом, так что я поднялась в твой кабинет, взяла эти донесения и помахала ими перед носом у Эндрю, надеясь, что это его заинтересует. Он не обратил на них никакого внимания и сказал мне, чтобы я отнесла депеши тебе. Пэт, не сердись, но я прочитала некоторые из них и потому сразу же послала за тобой.
О'Дональд не стал ей говорить о том, что прибытие курьера было для него облегчением, поводом вернуться в штаб. Вдруг он подумал, что и сам уже находится на грани срыва. Ему никогда не нравились замкнутые пространства, лишенные света. Хорошо было сражаться ясным весенним днем среди невысоких холмов, когда ты четко видишь перед собой свою цель, твои пушки сияют начищенной медью, а легкий ветерок колышет батарейные знамена. Да, эта картина радовала глаз, вести войну полагалось именно так, а не ползать по грязным канализационным трубам, похожим на забитые нечистотами кишки какого-то невиданного огромного зверя. Пламя, темнота, вонь… Пэт поспешил отогнать от себя прочь мрачные мысли.
В дверь постучали, и, не дожидаясь ответа, в комнату вошел доктор Вайс.
— Значит, ты с ним говорил? — спросил он у Пэта, бросив взгляд на утиравшую слезы Кэтлин.
Ирландец утвердительно кивнул.
— Пусть пройдет какое-то время, — произнес Эмил. — Он еще может прийти в норму.
— Ты действительно в это веришь?
Поймав на себе пристальный взгляд Кэтлин, Эмил промолчал.