Комдив прыгнул в соседний окоп, затаился. Когда танк с ревом пронесся над ним, выглянул и швырнул на корму учебную гранату.
— Вот как надо! Рой глубже, товарищ боец, иначе пропадешь.
Однажды Гетман появился в роте Петра Орехова, поздоровался с командиром, подозвал двух красноармейцев.
— Гранаты и бутылки с горючей смесью у вас есть? Бросать умеете? А ну-ка, посмотрю…
Пришлось ротному пережить неприятные минуты. Бойцы обращались с гранатами неуверенно, чувствовалось, что кидают впервые. К бутылкам с КС многие относились скептически, разные о них ходили слухи: от малейшего толчка разбиваются, вспыхивают. Командир дивизии положил этому конец.
— У вас в руках оружие, — неторопливо внушал бойцам Гетман. — Такой бутылкой можно сжечь танк. Однако обращаться с ней нужно осторожно, вещь хрупкая, ронять не советую. Лучше носить бутылку не на поясе, а в вещмешке…
Напряженная обстановка на фронтах до минимума сократила сроки формирования. К середине октября 112-я танковая дивизия была готова к отправке на фронт.
На дивизионной партийной конференции с докладом о задачах коммунистов выступил А. Л. Гетман. Коммунисты утвердили план специальных мероприятий на период следования к фронту. 20 октября началась погрузка. К площадкам на станции подходили танки, громко перекликались артиллеристы, затаскивая на платформы орудия. Политработники обходили вагоны, рассказывали о делах на фронте.
В штабном вагоне командиры склонились у приемника. Слова диктора тяжким грузом ложились на сердце.
«В целях обеспечения обороны города Москвы и укрепления тыла войск, защищающих Москву, а также в целях пресечения подрывной деятельности шпионов, диверсантов и других агентов фашизма Государственный Комитет Обороны постановил:
Ввести с 20 октября 1941 года в Москве и прилегающих к городу районах осадное положение…»
Танкисты напряженно ловили каждое слово. Каждый чувствовал огромную ответственность за судьбу своей Родины. В эшелонах, в вагонах возникали митинги, бойцы клялись защитить родную Москву.
И вот последний паровозный свисток: 112-я танковая дивизия двинулась в далекий путь на запад.
Потянулись забайкальские сопки, тайга, мосты, перекинувшиеся через бурные речки. Эшелоны иногда простаивали на полустанках.
Томясь от вынужденного безделья, танкисты выскакивали из теплушек, охапками таскали багряные ветки рябины.
Каждое утро с нетерпением ждали газет. С тревогой вчитывались в скупые строки официальных сообщений, в которых то и дело мелькали названия подмосковных поселков и городков, направлений — истринского, тульского.
2 ноября газеты опубликовали обращение защитников Ханко. На митингах и собраниях танкисты клялись сражаться с фашистами так же мужественно и стойко, как бьются с врагом героические защитники Ханко. В ответ на обращение танкисты направили защитникам Ханко письмо, подписанное представителями всех частей и подразделений.
«Ни шагу назад! Стоять насмерть! Будем беспощадно истреблять врага на нашей священной земле, драться до последней капли крови, отстоим Москву, не пропустим к древним стенам Кремля гитлеровских разбойников.
Мы клянемся матери-Родине, клянемся всему советскому народу, что будем биться с врагом не щадя сил своих и самой жизни. Клянемся отстоять Москву!»
Наконец позади остались Сибирь, рубеж Азии и Европы. Замедлился бег эшелонов, а танкисты рвались туда, где продолжалось сражение: по Волоколамскому шоссе еще лязгали отполированными траками гусениц вражеские танки, украшенные драконами, ягуарами и иными устрашающими символами.
Утром 4 ноября на перегоне Рязань — Москва эшелон штаба и управления дивизии обстреляли фашистские самолеты. Загорелся подбитый вагон — четверо ранены, двое убиты. Останавливаться нельзя, тела павших везли с собой.
7 ноября танкисты узнали о параде, состоявшемся на Красной площади. Эта весть произвела на бойцов огромное впечатление. Москва борется! Москва живет! Москва выстоит!
Вечером в тот же день закончилась разгрузка двух десятков эшелонов дивизии в районе Подольска. Части сосредоточились в Лопасне. Комдив Гетман и начальник политотдела Шалунов отбыли в штаб Западного фронта для доклада командующему фронтом генералу армии Георгию Константиновичу Жукову и члену Военного совета фронта Николаю Александровичу Булганину. Гетмана и Шалунова выслушали с большим вниманием. Жуков обрадовался: