И у Сергея постепенно сформировалась обида на государство. На то государство, которому он, как человек военный, обязан был служить честно и безропотно. А вот поди ж ты — обида… Сергей понимал, что это нехорошее и даже опасное чувство и его всеми силами и способами следует от себя гнать, и он его старался гнать, но оно отчего-то далеко не уходило. Сегодня ты его от себя отгонишь, завтра оно подступает к тебе опять, уже с другого боку и, кажется, еще с большей силой, чем вчера…
Глава 4
С такими-то мыслями и чувствами, в таком-то расхристанном душевном состоянии Сергей и отбыл к месту своего назначения. В принципе, ему было все равно, куда его назначат по прибытии. Хабаровск так Хабаровск, глушь с тайгой и вечной мерзлотой — что ж, пускай будет так. Какая, по большому счету, разница? Все равно жизнь не задалась. Ни тебе теплого солнца над головой, ни многолюдных городов, ни Кати… Ну а все прочее просто не имеет значения.
В Хабаровске его не оставили, а приказали отправляться дальше на север в какой-то затерянный поселок, который и названия-то своего не имел, а именовался как-то по-казенному — Участок номер семнадцать. В том поселочке имелась колония строгого режима — вот в ней-то и должен был теперь служить лейтенант Сергей Кислицын. Само собой оперуполномоченным — на кого и учился.
Поселок Сергею не то чтобы не понравился, но и особого отвращения у него не вызвал. Может, потому что ничего этакого Сергей и не ожидал, а может, и по какой-то другой причине. Местность, в которой расположился поселок, была соответствующей: кругом горы и тайга с чахлыми деревьями, под ногами влажный мох, сверху — угрюмое северное небо какого-то неопределенного то ли серого, то ли бледно-зеленого цвета. Сквозь поселок протекала такого же цвета река, разрезавшая поселок примерно на две равные части. Строения в поселке были все больше барачного типа, продолговатые, приземистые, выстроенные из круглых серых бревен, с серыми крышами и серыми окошками. Одним словом — Север во всем своем неброском, суровом, мрачном величии.
Лагерь, где содержались заключенные, Сергей нашел сразу же — его было видно издалека, это было самое грандиозное сооружение в поселке. Сергея принял начальник лагеря — майор с помятым, усталым лицом: из-за этого невозможно было определить возраст майора, да Сергей, впрочем, к этому и не стремился.
— Проходи, — совсем не по-уставному произнес майор, пожимая Сергею руку. — Моя фамилия Торгованов, зовут меня Михаилом Семеновичем. Я начальник лагеря. Хозяин, на здешнем наречии. А там — лагерь… — майор неопределенным жестом указал куда-то в сторону окна. — Твое, значит, место службы. Ты по распределению или, так сказать, по зову души?
— А что, есть разница? — криво усмехнулся Сергей.
— Разница, конечно, имеется… — неопределенно ответил майор. — А впрочем… Там поглядим.
— По распределению, — признался Сергей.
— Ну, понятно, — равнодушно кивнул майор. — Значит, будешь всеми силами стремиться обратно на Большую землю… Те, кто по распределению, всегда так делают. Стремятся, бунтуют, добиваются… Как, скажем, твой предшественник старший лейтенант Алябьев. Он тоже добивался. И вот добился перевода. А ты, значит, на его место. Да… Ну, ничего, ничего… Кальченко! — крикнул он, приоткрыв дверь. — Где ты там? Мигом ко мне!
Через минуту в помещение неторопливо вошел коренастый мужчина средних лет и с погонами прапорщика. Докладывать о своем прибытии, как оно полагается по уставу, он не стал, а просто остановился у двери и выжидательно уставился на майора.
— Вот тебе, Кальченко, наш новый кум — лейтенант… как бишь тебя?.. Ах, да, лейтенант Кислицын. Прибыл к нам после окончания училища. Отведи его на квартиру, покажи, растолкуй, что к чему. Да и возвращайтесь оба обратно. Будем беседовать о службе.
Кальченко лениво махнул рукой: этот жест явно означал, что Сергей должен следовать за ним. Они вышли из помещения. На дворе нудно моросило. Казалось, дождь сочится отовсюду — падает сверху, возникает откуда-то со стороны, вернее сказать, сразу со всех сторон. Дул ветер не слишком сильный, но довольно-таки холодный. У ветра был свой собственный запах — незнакомый и отчего-то смутно тревожащий душу. Сергей остановился и посмотрел на небо.
— Да-да, — усмехнулся Кальченко. — Дождь. Уже вторую неделю кряду — с небольшими перерывами. Ну, ничего: когда-нибудь да закончится. И тогда наступит чистый тебе курорт. Все тридцать три удовольствия! Сам увидишь. Ну, пойдем, что ли? Здесь недалеко.
И впрямь идти оказалось недалеко, и вскоре Кальченко привел Сергея к приземистому барачного типа зданию, стоявшему особняком от других таких же строений.