Говоря о значении названия «упанишада» (upaniṣad, f.), следует выделить, во-первых, его этимологическое значение, во-вторых, смысл, который придавался этому слову в самих упанишадах и в комментариях к ним. Этимология здесь достаточно прозрачна. Это отглагольное существительное от upani-sad — «сидеть около» (т. е. у ног учителя, получая наставления). Толкование это можно считать общепринятым[3]. Понимание же этого слова в упанишадах и классических комментариях несколько варьируется. Прежде всего это объяснение, учение, получаемое учеником (ср. Та[4] I.3.1; Ке IV.7; Ч; III. 11.3 и др.). Далее особо подчеркивается тайный, сокровенный характер учения (Шв. V.6 — vedaguhya upaniṣatsu gūḍham — «скрытое в ведах, скрытое в упанишадах»), которое следует передавать лишь определенным лицам (Бр. VI.3.12; Ч III.11.5; Шв VI.22; Му III.2.11 и др.)[5]. В дальнейшем слово это употребляется для обозначения текста, содержащего подобное учение, а также и для разного рода наставлений, не только из шрути[6]. Более искусственный характер носят толкования Шанкары (ок. VIII–IX вв.). Во введении к Катха и Тайттирия упанишадам он толкует корень «sad» то как «уничтожение» (отсюда упанишады — «разрушающие узы незнания»), то как «приближение» (отсюда — «приближающие к Брахману»). Так или иначе, обозначение истинного, сокровенного, возможно тайного, знания, по-видимому, развилось из первоначального значения upaniṣad — описания позы ученика, внимающего учителю, т. е. функционально связано с описанием самого процесса обучения.
Упанишады предстают перед нами, как составная часть ведийской литературы, наряду с самхитами и брахманами. Такое объединение несколько условно; как мы увидим, упанишады отражают иную ступень индийской культуры, новые проблемы, вставшие перед индийскими мыслителями. При сопоставлении упанишад с гимнами Ригведы сразу бросается в глаза специфический характер ритуальных предписаний последней, в то время как упанишады отражают внешнюю обрядность в меньшей мере, хотя и не свободны от нее (напр., Бр VI, в частности VI.4 — заклинания, перекликающиеся с Атхарваведой). Традиционная мифология и ритуал самхит являются здесь, как правило, исходной точкой для спекуляции, для монистического осмысления ведийского плюрализма (ср. ниже, стр. 33). Впрочем, отдельные примеры такого осмысления содержатся уже в Ригведе; особенно характерны в этом отношении гимны десятой, по-видимому, сравнительно более поздней, мандалы (X.5; 27; 88; 121; 129 и др.)[7]. Упанишады во многом развивают идеи, уже заложенные в ведийских гимнах[8], иногда дословно цитируя их (см. соотв. комментарии).
Момент толкования ритуала сближает упанишады с брахманами, этот момент и дает основание для формального включения отдельных упанишад в состав брахман. Однако толкование брахман — это скорее практическое толкование обряда, действия, быта домохозяина; то, что в древней Индии называли karmamārga («путь деяния»). Толкования упанишад — в большей мере умозрительного характера; это попытка если и не отбросить обряд, то во всяком случае уяснить символику обряда и связанных с ним образов, часто в плане соответствия между внутренним миром человека и внешним миром. Такого рода деятельность, знаменующую переход от состояния домохозяина к отшельничеству, называли в отличие от предыдущей jñāna mārga («путь знания»)[9]. Надо сказать, что попытки такого отвлеченного истолкования обряда встречаются и в брахманах; с другой стороны, форма изложения упанишад кое в чем родственна брахманам с их своеобразным сочетанием различных наставлений[10], экзегетических толкований, легенд, наивного этимологизирования.
3
См. М. Mayrhofer,
5
Ср. Р. Deussen,
6
Например, в
7
Cp. R.D. Ranade,
8
Тезис этот убедительно проводит Нарахари (H.G. Narahari,
10
О переходе от