Колебания, которые испытывал каждый из них, теперь исчезли. Осталась лишь всепоглощающая жажда двух людей, которых связывали общее прошлое, боль и пламенное взаимное притяжение.
С нарастающим желанием Джеффри стал целовать ее все более жадно, проводя языком внутри ее рта, все глубже проникая внутрь, чтобы насладиться вкусом ее меда. Сара неистово открывалась ему навстречу, забывая обо всем в приливе яростно-пылкого восторга.
Она ощущала у себя на спине все более требовательные прикосновения его рук, одна из которых устремилась вверх, а другая вниз. Она почувствовала, что пол уходит у нее из-под ног, и действительно, Джеффри, не прекращая поцелуя, приподнял ее и осторожно положил на кровать. Она инстинктивно повернулась навстречу ему, когда он лег, наполовину накрыв ее своим телом.
Его ли руки, гладившие ее шею, горло, скользнули, наконец, под ее блузку и легли на тонкие кружева лифчика? Ее ли лихорадочно расстегивали оставшиеся пуговицы на его рубашке и, наконец, добрались до втянутого живота и, как бы разглаживая его тело, двинулись вверх?
В темноте их взаимный неутолимый голод словно сорвался с цепи. Голод, лишь на мгновение утоленный жадными изучающими движениями рук, шумными вздохами и бездыханными стонами. Джеффри спустил блузку с ее плеч, то же самое она сделала с его рубашкой. Когда, наклонив голову, он стал осыпать пламенными поцелуями ее шею и груди, она пропустила пальцы обеих рук сквозь густую массу его волос и прижала его к себе еще теснее. Когда он отодвинул чашечку ее лифчика, чтобы взять губами розовый ореол, ее напряжение усилилось настолько, что она, казалось, может взорваться.
— Джеффри, — простонала Сара и, закрыв глаза, уронила голову на плечо. — Ммммм… — Это была полуагония-полувосторг, который она испытывала от того, как он играл с ней, сжимая твердый сосок зубами и проводя языком по самому его кончику. Потом его рот двинулся ниже, а рука потянулась к пуговице юбки.
Но терпение — хрупкая вещь. Когда пуговица не поддалась ему, Джеффри, бросив с ней возиться, быстренько вернулся опять к губам и запечатлел на них жадный поцелуй, в то время как его бедра пригвождали ее к кровати. Ее возбуждение достигло предела, он был весь наэлектризован желанием, и она чувствовала, как ее пронзают его заряды.
Затем его горячее дыхание защекотало ее ухо, голос Джеффри звучал глухо и хрипло.
— Сними с себя все, — шепнул он, ложась на постель сбоку от нее, чтобы расстегнуть ремень.
Горя тем же желанием, что и он, Сара мгновенно подчинилась. Дыхание вырывалось у нее прерывистым свистом, когда она расстегивала юбку. Звук расстегиваемой им молнии отозвался в ней дрожью усилившейся лихорадки.
Одежда, один предмет за другим, поспешно сбрасывалась на пол, их тела изгибались и извивались, облегчая задачу. Сара не могла отвести глаз от неясной фигуры Джеффри, его взгляд не отрывался от нее. Но для неторопливого созерцания было неподходящее время, не время неспешно упиваться сладостью момента — реальность была врагом. Ни Сара, ни Джеффри не желали рисковать ее вторжением.
Наконец, обнаженные, они повернулись навстречу друг другу, слились плотью, и из груди обоих вырвались одинаковые стоны наслаждения. Ее кожа горела огнем в тех местах, где она касалась его; его руки и губы распространяли пламя дальше.
Прилив страсти был подобен взрыву, в этом мгновении растворилось все сущее. Раздавались тихие вздохи и хриплые стоны, им вторил шелест простыней, но ни один из них не произнес ни слова, чтобы не разрушить изумительного ослепления страсти.
Затем с яростью, которая подходила им обоим, Джеффри повернул Сару на спину и лег между ее бедер, ища ее, проникая в самую глубь ее женственности, утопая в ней. Она держала его, издавая мучительные крики страсти, двигалась, только когда двигался он, инстинктивно подчиняясь его ритму. Их тела сливались со все большей силой, это слияние становилось почти насилием, они достигали священного пика, выше, еще выше, и вот, наконец, оно взорвалось яростным спазмом, перед тем как постепенно с дрожью затихнуть, возвращаясь к реальности, которой не желал ни один из любовников.
Та вступала в свои права исподволь, проявляясь сначала в постепенно успокаивающемся пульсе, затем в перемещении тела Джеффри на постель рядом с ней. Воцарилась глубокая тишина, ночная тьма сгустилась. Понемногу факт случившегося стал обозначаться, разрывая покров страсти.
Сара лежала на спине, неподвижно и скованно, ощущая растущее бремя тревоги. Лишь когда разрушение иллюзий стало невыносимым, она откатилась в сторону, подальше от сильного мужского тела Джеффри, и свернулась в клубок. Сара почти не заметила, как он встал, подобрал свою одежду, и лишь спустя несколько мгновений поняла, что осталась одна.
Одна. С этого все и началось; ей хотелось совершить побег из мира одиноких мыслей, во власть которых она попала на похоронах. Но это еще не все… и это-то ее особенно подавляло. Она хотела его! Больше всего она хотела его!
Дрожа, Сара натянула на себя одеяло и лишь тогда поняла, что ее дрожь не связана с прохладой. Восемь лет назад он проник в нее, как яд, как наркотик. Тогда ей пришлось хладнокровно покинуть его. Что заставило ее поддаться ему на этот раз, в смятении спрашивала она себя. Разве случившееся однажды не послужило ей хорошим уроком?
Оглядываясь назад, как делала это множество раз, Сара задалась вопросом, не лежало ли с самого начала в основе их брака чисто физическое влечение? Да, он действовал медленно и осторожно в первые дни их знакомства в Колорадо, когда они только что встретились. Но с той ночи… с той ночи…
Каким он тогда был нежным, как отчетливо она это помнила сейчас! Он вел ее по расплавленной тропе, зажигая сначала одну часть ее плоти, потом другую, пока ее невинность не взмолилась, чтобы он взял ее. Он не знал, что она девственница. Когда она застонала от боли, он весь напрягся, словно это его разрывали на части. Его последовавшая за этим нежность была такой бесконечной, что Сара уверилась, что они действительно едины душой и телом. И тот славный путь, по которому он се провел, вполне стоил той боли, которую ей пришлось испытать в его начале.
Теряясь в потоке бессвязных мыслей, стараясь умерить дрожь, вызванную воспоминаниями, Сара натянула одеяло до подбородка и глубже утонула в подушке. Но образ Джеффри все стоял перед ней. Вот она и потеряла себя в его объятиях, а теперь настало время вернуться в Нью-Йорк, забыть, что эта ночь вообще когда-то была. Ей не место в ее жизни, так же, как и в жизни Джеффри. Но, вкусив его еще раз, сможет ли она стряхнуть с себя вновь обретенную привычку?
Ночь тянулась, как медленная агония, стрелки часов едва переползали от одного часа к другому. Когда Сара, наконец, заснула, ей пригрезился полет страсти, а всего через несколько минут она проснулась в холодном поту одиночества. Та же темнота, которая помогла ей отгородиться от реальности, пока она находилась в объятиях Джеффри, сейчас окутала ее коконом пустоты. Лишь когда забрезжил, отражаясь на подоконниках, бледный свет утренней зари, ей удалось погрузиться в глубокий, глубокий сон.
После девяти часов Джеффри молча медленно открыл дверь и увидел ее свернувшейся под одеялом. Бесшумно приблизившись к кровати, он поправил сбившееся одеяло и остановился, пристально изучая ее лицо. Оно было бледным, но отдохнувшим. Сара спала. Но на этих бледных щеках обозначились слабые полоски, там, где текли слезы…
Наклонив голову и прикрыв глаза, Джеффри рассеянно массировал болезненную точку на виске. Потом вновь посмотрел на нее, на этот раз более грустно, и опустился на стул возле кровати, чтобы продолжить свое бодрствование.
Итак, она была здесь. Ему было в это трудно поверить, даже после прошлой ночи. А что тогда произошло, спрашивал он себя не в первый раз. После всего, что между ними случилось, почему она отдалась ему?
Она была нужна ему. Согнувшись в кресле, поддерживая кулаком подбородок, Джеффри честно признался себе, что нуждается в ней. Он мог бы напиться до бесчувствия. Почему он этого не сделал? Или не отправился в одиночку на машине в горы? Бог знает, сколько раз он это делал в прошлом, когда бывал расстроен. Но он пришел к ней… к ней… и, черт возьми, она откликнулась. Почему? Почему? Учитывая то, как с ней здесь обращались, она была совершенно права, настаивая на том, чтобы вернуться в Нью-Йорк в тот же день. Но она осталась. Почему?