Потянувшись к трубке, я заметила пачку мятных вафель в шоколаде под изогнутым краем пепельницы и сунула сочный маленький коричневый квадратик в рот, где он начал немедленно таять. Сладкий кусочек с прочищающим мозги привкусом мяты — идеальное лекарство для подобных случаев.
— Теперь говорите, — велела я, но слышала только тяжелое дыхание человека, пытавшегося взять себя в руки. Мой язык старательно растирал мягкий шоколад по небу, пока не образовался ровный слой. Я потянулась за другим квадратиком.
— Я больше не могу, Кик.
— Вот как?
Даже не пытаясь скрыть скуку, я прижала трубку подбородком, потянулась за новым выпуском «Кантри лайф», который принесла домой из офиса, и принялась перелистывать. Где же наша реклама? Ага, вот она, — сногсшибательное колье миссис Бейкер с рубинами-кабошонами и бриллиантами круглой огранки сверкает на странице праздничным костром. Колье предназначено уйти с аукциона после первого января. Что за великолепная вещь, истинное произведение искусства, где каждый кабошон размером в горошину — как бутон, сияющий в бриллиантовых лепестках. Надеюсь, его получит какая-нибудь счастливица, а не бессердечный делец, который разломает его, чтобы вынуть камни, расплавить золото и платину и использовать для новых украшений.
— Боже, как я ненавижу все это, — проныл Бенджамин. — Ненавижу его. Ненавижу его облегающие итальянские костюмы, и эти омерзительные, режущие глаз бриллиантовые запонки, и аляповатые галстуки. Ненавижу чертовы прилизанные волосы и его шлюху-жену. Ненавижу его вульгарность, его посредственность. Ненавижу его манеру ненавидеть меня. Когда я говорю, его физиономия светится таким откровенным презрением… так и хочется дать ему оплеуху. Вбить в него уважение к порядочным людям.
— Бенджамин, прошу вас… — Я зевнула. — Давайте поговорим о будущем. Почему бы вам не уйти на покой? Стать почетным председателем правления?
Я заметила маленькую затяжку на вышитом шелковом покрывале, вынула из ящика тумбочки маленькие ножницы и срезала нитку.
— Тут нет ничего постыдного. Можете купить маленький домик в деревне и уехать подальше от всех. Прекратите борьбу. Она вас уничтожает. И того не стоит.
— Я скорее умру.
Я не ответила. Затянувшись, выпустила колечки дыма — абсолютно не подобающее женщине умение, которое ни одна леди не должна показывать на публике, и, поверьте, я никогда и не показываю, но в тот момент мне было просто нечего делать.
— Я отчетливо чувствую, как и вы отстраняетесь от меня. Это написано на вашем лице. Нет. Все в порядке, я вас не осуждаю. Но вы же знаете, не могу я уйти и оставить дом Баллантайнов в руках чужака. Мало того, ирландца.
Упоминание об ирландце вызвало новый приступ рыданий — судя по реакции, Бенджамин с таким же успехом мог продать фирму самому сатане.
Я перевернула еще две страницы… неплохо, наша реклама куда лучше, чем у «Сотбиз». И вещь лучше. И выкладка. И освещение. И качество снимка.
— Баллантайны стояли у руля с тысяча семьсот сорокового года: бремя двухсотшестидесятилетней фамильной традиции, подходящей к концу при моем правлении, — это куда больше, чем я в состоянии вынести. Но не знаю, что делать. И не вижу способа победить.
Он казался совершенно потерянным и не от мира сего.
Однако слова уже обрели форму в моем мозгу и рвались из горла.
— Ради Бога, Бенджамин, возьмите же себя в руки, черт возьми. Хотя бы раз в жизни будьте мужчиной!
Но взрыв отдался в голове так же внезапно, как грохот столкновения машин.
Я и не предполагала, что все кончится так быстро.
А потом не было ничего, кроме гулкой тишины.
Не знаю, сколько времени я отупело держала молчаливую трубку, пока не услышала пронзительный голос Сильвии, катившийся по ступенькам вниз, такой визгливый, что проникал даже сквозь закрытые двери библиотеки.
— Бенджамин! Бенджамин! Что ты там делаешь? Я только заснула, и нужно же было меня разбудить! Бенджамин! Да отвечай же!