— Прости, что?
— О, я думаю, ты меня слышала. — Она подошла на шаг ближе. — Это еще один пример того, почему ты не должна носить эту корону. Очевидно, ты понятия не имеешь, что она значит. Насколько она значима. Потому что, когда дело доходит до дела, жизнь королевы всегда будет иметь большее значение, чем жизнь нескольких обычных людей. Если бы ты действительно заботилась о будущем своей страны или своего королевства, ты бы послушала своих охранников в тот день и эвакуировалась без сопротивления.
Я не могу поверить в то, что слышу. Только кто-то вроде Эвы мог превратить мои действия в тот день — мою попытку спасти жизни — в негатив.
— Люди умирали. Я должна была бы быть чудовищем, чтобы оставить их.
— Не чудовищем, а монархом. — Отвращение искривляет одну из ее губ. — Я сразу поняла, как только увидела тебя – у тебя не хватит духу сделать эту работу. Ты слишком мягкая. Слишком слабая. Это лишь вопрос времени, когда все остальные тоже это увидят.
Моя челюсть сжимается.
— Ты ошибаешься.
— Правда? — От ее усмешки мне хочется встряхнуть ее. — Ты подведешь Германию. Так же, как ты подвела всех тех людей на площади в тот день.
Шлеп!
Я бью ее по лицу. Это происходит так быстро, что я даже не успеваю подумать о том, чтобы сдержаться. Я чувствую внезапное жжение в ладони, резкий звук удара моей руки о ее гладкую щеку, на ее коже расцветает красный отпечаток, когда моя рука падает обратно на бок.
Я ожидаю, что она отпрянет, отреагирует каким-то образом... Но мы говорим об Эве Стерлинг. Держа мой взгляд все это время, она просто улыбается, как будто я сделала что-то очень забавное. Я резко вдыхаю, пытаясь справиться с собственным неконтролируемым сердцебиением.
Так держать, Эмилия.
Молчание затягивается почти на целую минуту. Когда она наконец нарушает его, голос Эвы звучит так ровно, что можно подумать, будто мы обсуждаем планы на послеобеденный чай.
— Я не знаю, зачем ты показалась здесь сегодня вечером, но думаю, тебе пора уходить. Вы здесь никому не нужны, Ваше Величество.
Удивительно — каждый раз, когда она произносит мой титул, он звучит все больше, как оскорбление.
— Напротив, я думаю, что некоторые люди скорее рады меня видеть. — Я скрещиваю руки на груди с расчетливой улыбкой. — Твой брат, например.
— Держись подальше от Олдена. Я серьезно.
— Почему? Боишься, что мы с тобой станем родственниками? — сладко спрашиваю я, просто чтобы позлить ее. — Я подумала, что ты будешь в восторге от более тесной связи с королевской семьей. Разве не это всегда было твоей целью? Жить в замке?
— Ха! Это смешно. Как будто ты действительно собираешься оставаться нашей королевой дольше нескольких месяцев. — Она горько смеется. — Как будто кто-то думает, что ты хоть отдаленно квалифицирована для этой работы. Ты понятия не имеешь, что требуется для того, чтобы быть настоящим правителем.
— А ты представляешь?
— Да. Потому что в отличие от тебя – ходячей семенной случайности, которая выползла из своей белой мусорной жизни в роскошь – я была рождена для этой жизни. Меня воспитывали, чтобы я была королевой с тех пор, как я научилась говорить.
— Это пошло тебе на пользу. — Поджав губы, я укоризненно смотрю на нее. — Все эти тренировки, чтобы править, и, в конце концов, единственное царство, которым ты будешь управлять, – это спальня какого-нибудь отвислого виконта, за которого твои родители сочтут нужным выдать тебя замуж в стратегическом союзе богатства и собственности.
Она резко вдыхает, и я понимаю, что нанесла точный удар.
— Поэтому ты так сильно меня ненавидишь? — спрашиваю я, сузив на нее глаза. — Потому что я живу жизнью, которая предназначена тебе?
— Ты даже не хочешь этого! — практически кричит она, ее ярость наконец-то вырвалась наружу. — У тебя есть все, ради чего я когда-либо работала, все, о чем я когда-либо мечтала, и это просто пропадает впустую.
— У меня нет всего, — тихо говорю я, думая о своих родителях. Думаю о гигантском замке, гулком и пустом. Думаю о многих потерях, которые я пережила на своем пути к трону. — Жизнь не всегда складывается так, как мы планируем, Эва. Я думала, ты это уже знаешь.
Ее палец появляется перед моим лицом — бледно-розовый когтистый палец, наманикюренный до остроты.
— Не учи меня! Ты не представляешь, чем я пожертвовала. Ты не представляешь, с чем я смирилась. Что я терпела все эти годы, наблюдая за Генри и...
Она откусывает остаток слов, тяжело дыша. Ее рука медленно скручивается в кулак, затем опускается на бок. С вихрем золотой ткани, расшитой бисером, она поворачивается на каблуках и покидает солярий, не произнеся больше ни слова.
Я смотрю ей вслед, и мои брови поднимаются до линии волос. Я никогда не видела ее такой взволнованной. Обычно ее так трудно разжалобить, что это граничит с роботизацией.
Возможно, она из плоти и крови, в конце концов.
Некоторое время я стою в тени, ожидая, пока мое дыхание замедлится, а гнев перейдет от кипения к бурлению. Я уверена, что мое отсутствие уже зафиксировали мои охранники; вероятно, мне уже пора вернуться на вечеринку, оправдаться перед Олденом и отправиться домой. Честно говоря, свернуться калачиком с книгой у камина — вот что сейчас звучит идеально. Между братьями и сестрами Стерлинг у меня было достаточно человеческого общения, чтобы хватило до конца месяца.
Года.
Десятилетия.
Жизни.
Я уже почти вернулась в бальный зал, когда Риггс материализовался рядом со мной. Он должно быть, распознал выражение отчаяния на моем лице, потому что все, что он говорит, это:
— Вы почти готовы превратиться в тыкву, Золушка?
— Больше, чем ты думаешь, — благодарно вздыхаю я. — Но было бы невежливо ускользнуть, не попрощавшись с Олденом... – Ужас в моем голосе осязаем. Мысль о том, чтобы пробраться обратно в эту толпу, протиснуться сквозь клубок тел, чтобы найти его...
Я содрогаюсь.
— Вам не придется делать ничего, чего бы вы не хотели, Ваше Величество, — говорит Риггс, в его тоне звучит нотка язвительности. — Просто скажите, и мы вытащим вас отсюда. Я уверен, что Стерлинг поймет. Черт, судя по количеству выпитого шампанского, он может даже не заметить.
Меня охватило облегчение.
— Ну, если так рассуждать...
Он подает сигнал своим людям, ожидающим в тени, и менее чем через мгновение между мной и остальным миром возникает мускулистая стена из четырех вооруженных охранников, окружающих меня со всех сторон. Пятеро, включая Риггса, который возглавляет группу, когда мы начинаем идти.
Я чувствую себя поп-звездой, покидающей концертную площадку. Толпа плавно расступается вокруг нас. Все взгляды устремлены на меня. Я чувствую, как они впиваются в мою кожу с каждым шагом. Их тихие комментарии окружают меня, как туман в воздухе.
Она уезжает?
Возвращается в свой замок, чтобы спрятаться.
Я удивлен, что она продержалась больше пяти минут.
Плечи ровные, лицо спокойное, я иду вперед — через бальный зал, по коридору, в атриум.
Уходи, — усмехается Эва у меня в голове. Ты здесь никому не нужна.
Я слепо принимаю норку и такие же краги, когда Риггс протягивает их мне. Мех укладывается на мои голые плечи, когда мы выходим из парадных дверей в холодный ночной воздух. Я так сосредоточена на своих ногах, стараясь не споткнуться о шелковый шлейф своего платья, что не замечаю, что происходит на подъездной дорожке, пока мы не спустились на половину ступеней поместья.
— Сэр, я не собираюсь просить вас снова, — рявкает холодный голос, приказ раздается как удар хлыста. — Отойдите от машины, или у нас не будет выбора, кроме как физически удалить вас.
Я поднимаю голову. Мои глаза расширились. Дыхание с шумом покидает мои легкие, когда я вижу, как второй контингент королевских гвардейцев вступает в перепалку у подножия ступеней. Их внимание приковано к Роллс-Ройсу, простаивающему во всей своей красе... и к человеку, прислонившемуся к его капоту.
Он — образец непринужденной элегантности в черном на черном костюме из темных джинсов и кожаной куртки, сливающийся с ночью так органично, что на таком расстоянии трудно разглядеть его детали. Четверо моих охранников окружают его, нацелив оружие, на их лицах написана злоба, и они недвусмысленно говорят ему, что ему пора отойти от машины. Их резкие приказы с запозданием доносятся до моих ушей, приглушенные, словно я слушаю их с глубины десяти футов под водой.