— Поверь мне, я видела столько голой Хлои прошлой ночью, что мне хватит на всю жизнь.
Ее брови поднимаются.
— Что?
— Как ты думаешь, кто помог тебе принять душ и уложил тебя в постель?
Она застонала.
— Боже, прости меня. Я такая чертовка. Ты не должна иметь дело с этим дерьмом, Э. У тебя и так много забот.
— Сейчас самое важное на моей тарелке – это ты, — говорю я ей. — Я имела в виду то, что сказала тебе прошлой ночью — ты моя семья. Нет ничего, чего бы я не сделала, чтобы помочь тебе. Это включает в себя смывание сомнительных веществ с твоих волос.
Она морщится.
— Мерзость.
— Абсолютно.
— Полагаю, теперь я в большом долгу перед тобой, да?
— Ты мне ничего не должна, Хлоя. Но я обязана выяснить, почему ты употребляешь до потери сознания на отвратительном полу бара. — Я действую осторожно, не желая давить на нее слишком сильно. — Ты никогда не была противницей тусовок, но, насколько я могу судить... все вышло на новый уровень. Не самого здорового уровня, если хочешь знать мое мнение.
Она свернулась в клубок, подтянув колени к груди. Она так пристально смотрит на покрывало, что можно подумать, что это картина Моне.
— Я не пытаюсь читать тебе нотации, Хлоя. Видит Бог, я последний человек в мире, который должен читать кому-то нотации по любому поводу. У меня тоже чертова неразбериха. — Я слегка покачала головой. — Но я беспокоюсь о тебе. Как и твой брат.
— Мой брат.
— Да.
Ее глаза поднимаются к моим, слегка сузившись.
— Знаешь, я всегда находила это немного забавным.
— Что?
— Ты называешь меня своей сестрой. Но я ни разу не слышала, чтобы ты называла Картера своим братом. Он всегда был моим братом... но никак не твоим.
Я нервно сглотнула.
— Это ты к чему?
— Никакого смысла. Я просто нахожу это интересным.
Я внезапно рада, что она помнит только фрагменты прошлой ночи. Она была бы глубоко убита, если бы знала половину того, что она сказала Картеру обо мне.
Это не мне нужно вмешательство, а тебе.
Ты наркоман, старший брат.
Ты просто не видишь этого, потому что твой наркотик не в таблетке или бутылке. Это девушка, с которой ты не можешь быть, и это, блять, убивает тебя. Не так ли?
Я прочищаю горло.
— Я рада, что ты здесь. Я уже говорила это?
— Возможно, да. Моя память немного туманна.
— Тогда, еще раз для официальной книги рекордов: Я счастлива, что ты вернулась домой, где тебе самое место. — Я протягиваю руку и неуверенно беру ее в свою. Ее кожа ледяная и слишком липкая. — Мне жаль, что я сказала тебе уехать. За то, что заставила тебя почувствовать, что я не хочу, чтобы ты была в моей жизни. Это была ошибка. Я была так ослеплена горем, что не могла этого видеть. И когда я выбралась из этого круговорота... тебя уже давно не было.
Хлоя кивает.
— Я понимаю. Поверь мне. В моей жизни было много беспорядка – связанного с наркотиками и прочим. Тебе не нужно извиняться передо мной, Э. У нас все хорошо.
— Хорошо. Но могу я сделать еще одну вещь?
— Зависит от того, что это будет.
— Можно мне побыть кашицей на секундочку?
— Что ты... ой! — Ее вопрос резко обрывается, когда я тащу ее в свои объятия. Ни один из нас не является тем, кого можно назвать «ласковым»; мы обнимались всего несколько раз. Но сейчас меня это не волнует. Я просто крепче прижимаю ее к себе, сжимая до тех пор, пока она не начинает жаловаться на трещины в ребрах. Но в ее голосе слышится смех, поэтому я не обращаю внимания на ее протесты.
Мы все еще в объятиях, когда дверь ее спальни распахивается. Мы оба оборачиваемся, чтобы посмотреть, как Картер переступает порог. Он без рубашки, его волосы еще влажные после душа, пара темно-серых тренировочных штанов низко надвинута на бедра. Мне требуется все мое самообладание, чтобы не ахнуть при виде его рельефных мышц живота.
Господи.
У меня есть отчетливое воспоминание о том, как я видела их в последний раз — в частности, как мой рот прослеживал каждую вмятину, вниз, вниз, медленный путь от его грудины к пупку и к...
— Старший брат! — восклицает Хлоя, прерывая мои мыслительные процессы. — Ты тоже здесь?
Картер мрачно хмурится.
— Конечно, я тоже здесь. Как ты думаешь, кто, блять, вытащил тебя из клуба?
— Эмилия?
— И кто, по-твоему, сказал Эмилии, что ты была в том клубе?
— Ах. — Она скупо улыбается. — Что ж. Спасибо, что сделали мое унижение семейным делом. В следующий раз, может быть, мы сможем просто пойти в поход или еще куда-нибудь.
Скрестив руки на груди, он бросает на нее патентованный взгляд старшего брата и сестры.
— Не будь милой. В этой ситуации нет ничего милого, и ты это знаешь, Хлоя.
— Прости, я не знала, что веду себя мило. Я буду работать над тем, чтобы быть менее милой, начиная с сегодняшнего дня.
— Я серьезно. Тебе уже не шестнадцать. Ты уже взрослая. Тебе нужно начать лучше заботиться о себе. — Сурово говорит он. — Больше никаких загулов. Не надо больше срываться с катушек. Больше никаких полутрезвых с горяча поступков, которые ты совершаешь.
— Больше никаких? — Она смеется. — Иначе... что? Ты собираешься отобрать у меня кальян? Введешь комендантский час? Я под домашним арестом, папа?
Челюсть Картера сжимается от ее легкомыслия.
— Я не твой отец, Хлоя, но вполне могу им быть. Я единственный человек, который прикрывал тебя с того дня, как ты сделала свой первый вдох в этом мире.
— Разве это не твоя обязанность как моего старшего брата? — Она сморщила нос. — Разве по закону ты не обязан быть абсолютной занозой в моей заднице?
Картер даже не улыбается.
— То, что я был там в прошлом, чтобы убирать за тобой, не означает, что я всегда буду там. Сколько раз ты ожидаешь, что я буду стоять в стороне и ждать, чтобы вмешаться, когда ты неизбежно решишь уничтожить себя?
Она вздрагивает.
— Если я такая обуза, просто уходи уже. Ты мне не нужен.
— Это смешно, учитывая, сколько раз я возвращал тебя с края пропасти. — Его смех такой горький, что я чуть не вздрогнула. — Знаешь, если ты собираешься продолжать в том же духе, ты могла бы хотя бы иметь приличие сообщить мне об этом заранее, чтобы я знал, куда послать скорую помощь. Эй, Картер, я планирую сделать так много ударов, что мое сердце остановится сегодня ночью. Дефибрилляцию можно будет сделать около полуночи. Скажи парамедикам, что я буду лежать на полу в покрытой рвотой кабинке в женском туалете в клубе «Корианд».
— Ты такой засранец, — огрызнулась она.
— А ты наркоманка. Нам всем нужно нести свой крест, сестренка. Я работаю над своими проблемами, а что ты делаешь со своими?
Они смотрят друг на друга, зайдя в тупик. На комнату опустилась каменная тишина. С облегчением вздохнув, я вхожу в нее.
— Думаю, мы установили, что никто в этой комнате не идеален, — пробормотала я. — Каждый по-своему беспорядочен. Всем иногда нужна помощь. Нет ничего постыдного в том, чтобы признать это. — Я тяжело сглатываю. — Хлоя... Я хочу быть рядом с тобой. Мы... — Я быстро взглянула на Картера, и он слегка кивнул. — Мы оба хотим быть рядом с тобой. Но дело в том, что как бы кто ни хотел помочь... это ничего не изменит. Пока ты не будешь готова принять это. Пока ты не будешь готова помочь себе сама.
Ее голова поворачивается ко мне, глаза сузились до щелей.
— Ты думаешь, я не пыталась очиститься? Думаешь, я не пыталась оставаться трезвой? Ты говоришь, что это так чертовски легко.
— Я никогда не говорила, что это легко. Это будет трудно. В некоторые дни это будет казаться почти невозможным.
— Восхитительно, — пробормотала она.
— Хлоя.
Я жду, пока она посмотрит на меня, и когда она смотрит, я вижу страх в ее глазах. Он там, кипит прямо под дерзкими репликами и язвительными ответами.
Она боится.
Боится того, что мы говорим. Боится трудного пути, который ждет ее впереди. Боится, что не сможет удержаться на ногах без костыля в виде таблеток счастья и джина.
— Может быть, я знаю тебя не так долго, но мне кажется, я знаю тебя довольно хорошо, Хлоя Торн, — тихо шепчу я. — Поэтому я знаю, что ты не хочешь продолжать жить так. Если ты честна с собой.
Ее пальцы сгибаются на ткани покрывала, отбивая нервные ритмы. Единственным ответом ей является хмыканье сквозь сжатые губы.
Я наклоняюсь, пытаясь снова поймать ее взгляд.
— Если я права – если ты действительно хочешь измениться – ты должна полностью посвятить себя этому. Это значит больше не нюхать кокаин в дерьмовых клубах. Это также означает, что больше никаких удобных пакетиков с таблетками в карманах, никаких заначек с жевательными мишками, никаких кальянов перед завтраком. Ты не можешь оставить дверь в зависимость приоткрытой; на этот раз ты должна закрыть ее полностью. Все или ничего.