Крупица за крупицей.
Щепка за щепкой.
Так методично, так непринужденно, что я даже не успела опомниться, как обнаружила, что я завишу от Олдена почти так же сильно, как от Хлои, Галиции, Симмса и Риггса. Его теплый нрав и легкая дружба были желанным присутствием в хаотичный период моей жизни. Не говоря уже о том, что он отвлекал меня от постоянной боли в груди, где раньше находилось мое сердце. Иногда в его компании мне почти удается искренне улыбнуться.
Почти.
Я уверена, что верность Олдена вызвала напряжение в рядах его семьи — по словам Хлои, они с сестрой больше не разговаривают, и в настоящее время он не живет в поместье Вестгейт. Тем не менее, он никогда не изменял мне в своей преданности. Ни разу.
— Я пропустила что-то важное? — спрашиваю я, дергая подбородком в сторону сцены.
— Ни в коем случае. Половина зала остекленела двадцать минут назад.
— Не могу соврать, я чувствую облегчение от того, что голосование уже почти вот-вот. Я не уверена, сколько еще таких мероприятий я смогу посетить.
Бледные светлые брови Олдена приподнялись.
— Мне не хочется тебя огорчать, моя королева, но подобные события будут происходить с тобой всю жизнь. Возможно, их будет не так много за такой короткий промежуток времени, но полностью избежать их невозможно.
Мои губы кривятся в гримасе.
— Не напоминай мне. Боюсь, мое правление продлится недолго; к двадцати пяти годам я наскучу до смерти. Оппозиция будет ликовать.
— Говоря как человек, который провел всю свою жизнь на подобных мероприятиях, я могу авторитетно заявить – фокус в том, чтобы выжить на них, заключается в том, чтобы найти подходящего человека, рядом с которым можно сидеть. Выбирай партнера по ужину с умом, и даже самые скучные светские мероприятия станут управляемыми.
Я улыбаюсь ему.
— Полагаю, сегодня я выбрала довольно удачно.
Он подмигивает мне.
— Как и я. Хотя сегодняшний вечер был не таким болезненным, как другие мероприятия, которые мы посещали в последнее время.
— Это правда. Никто не был откровенно груб. По крайней мере, не в лицо. — Я гримасничаю. — Не то, что на том ужасном дне открытых дверей в Национальной астрономической инициативе на прошлой неделе. Кто бы мог подумать, что ученые могут быть такими снобами?
— Ты забываешь – бюджеты этих ученых находятся во власти наших нынешних парламентских лидеров. Они не могут рисковать своим финансированием, поддерживая политическое дело, которое может быть успешным, а может и нет.
— Чертовы трусы.
Олден покачал головой.
— Не бойся, моя королева. После того, как на следующей неделе пройдет голосование, у них не останется другого выбора, кроме как уважать твою власть. Ты показала себя грозным политическим противником – и, пусть и нехотя, заслужили уважение даже самых ярых недоброжелателей.
— Надеюсь, ты прав, — пробормотала я, думая о гнусном заговоре, который я подслушала, когда его сестра обсуждала в прошлом месяце – о том, чтобы установить на троне марионетку, ниточки которой управлялись бы расчетливыми пальцами.
Есть планы... Наши союзники закладывают основу за рубежом... Скоро нам больше не придется называть это исчадье природы королевой.
За прошедшие недели я не упускала ни одной новости о том, что кто-то из дальних родственников Ланкастеров претендует на мой трон. Ничего не было. Ни слова. Даже Симмс, с его обширной сетью социальных связей, не слышал ни малейших признаков несогласия.
Однако я не настолько глупа, чтобы счесть угрозы Эвы пустыми. Я слишком хорошо ее знаю. Рано или поздно семья Стерлингов сделает свое заявление, чтобы узурпировать меня. Вопрос только в том, когда.
Мой взгляд скользнул к человеку, сидящему рядом со мной. На одного из членов этой ужасной семьи, который, вопреки всему, заслужил место рядом со мной. Несмотря на мое доверие к нему, я не уверена, насколько мне следует делиться с ним планами его семьи. Он и так находится в опасном положении, разрываясь между своей родословной и связью со мной. Я не решаюсь усугублять это бремя.
Человек на трибуне, наконец, заканчивает свою речь. Когда он начинает свои заключительные слова, Олден встает и деликатно предлагает мне руку.
— Пойдем – давай побыстрее уйдем, пока вас не захлестнула волна, Ваше Величество. Мы не хотим повторения как в оперном театре.
Я скривилась при воспоминании о прошлом вторнике, когда в фойе театра с золотым куполом во время антракта меня обступила огромная толпа сторонников. Потребовалось почти тридцать минут, чтобы извлечь себя из толпы ликующих, фиолетововолосых немцев — даже с помощью моей охраны. Вся вторая половина оперы была отложена, к моему ужасу.
Тащи свою задницу домой в замок, пока ты не устроила еще одну сцену, Эмилия.
Поднявшись со своего места, я соединила свою руку с рукой Олдена и опустилась на ступеньку рядом с ним, моя плиссированная изумрудная юбка развевается вокруг коленей.
— Всегда заботишься обо мне. Спасибо, Олден.
— В любое время, Королева Эмилия.
— Не знаю, чем я заслужила такую преданность, но, для справки, я благодарна за нее.
Я чувствую на себе тяжесть многих взглядов, пока мы идем к выходным дверям, но это не беспокоит меня так сильно, как раньше. Я привыкла жить как экзотическая аквариумная рыбка, постоянно выставленная напоказ со всех сторон.
Олден слегка наклоняет голову к моей, когда мы идем к выходу, платиновые волосы, как всегда, идеально разделены.
— Ты, должно быть, уже знаешь, что я нигде не хотел бы оказаться. Пока я буду рядом с вами, Ваше Величество, я с радостью останусь здесь.
Мое сердцебиение учащается, пока мы идем по пустому атриуму, не сводя глаз с входных дверей. Риггс и Вега молча следуют за нами, тени, обеспечивающие мою безопасность на приличном расстоянии.
— Увидимся ли мы завтра? — спрашивает Олден, когда мы подходим к вращающимся дверям. — На обеде в Вестгейте?
— Я не уверена. Вообще-то я не думала, что ты придешь. Я знаю, что в последнее время отношения с твоей семьей были... напряженными. — Я тяжело сглотнула. — Я сожалею об этом.
— Не стоит. Я добровольно выбрал свою сторону в этом бою. Я выбрал тебя. И я пойду в ад – или в загородный дом моей семьи – если это будет означать помощь тебе, моя королева. Я никогда не брошу тебя в погоне за собственными интересами, как это сделали другие. — Он делает паузу, голос понижается до презрительного шепота. — Я не понимаю, как Торн мог уйти в такое время. Неужели он не понимает, что тебе нужна поддержка? Картер умеет общаться с аристократами лучше, чем кто-либо другой. По крайней мере, с женщинами. Он мог бы сыграть решающую роль в переходе голосов на твою сторону. И все же... Его нигде нет в эти дни. Почему?
Его слова — как удар копьем в сердце. Когда мне удается заговорить, я молюсь, чтобы мой голос звучал ровно.
— У него есть обязательства в Швейцарии.
— Да, я слышал, он открывает горнолыжный курорт по системе «все включено» вместе со своими товарищами по интернату. Как это жизненно важно.
Я застываю, ничего не говоря.
— Прости – не слушай меня, я разглагольствую без причины. — Олден разражается смехом. — Я просто расстраиваюсь, когда чувствую, что ты не получаешь того уважения, которого заслуживаешь, королева Эмилия.
Я заставляю свои плечи расслабиться.
— Твоя поддержка очень ценится, Олден.
— Правда? — Он подмигивает. — Я понятия не имел.
— Правда – надеюсь, ты знаешь, как я дорожу нашей дружбой. Когда мы впервые встретились, я не была уверена, что мы когда-нибудь будем говорить свободно, не говоря уже о том, чтобы стать настолько близкими. — Я позволяю язвительной нотке закрасться в мой голос. — После знакомства с твоей сестрой и твоими родителями... скажем так, ты стал для меня приятным сюрпризом.
В его шаге есть заминка, достаточно заметная, чтобы я взглянула на него. Когда я это делаю, я вижу, что его лесные глаза сузились.
— И... это все, что мы есть? Друзья?
— О. Ну, я...
— Я подумал, что за последний месяц... возможно, между нами, что-то изменилось.
У меня перекосило рот.
— Я...
Он качает головой, резко смеясь. Его лицо темнеет с выражением, которого я никогда раньше не видела — оно пылкое, почти ненависть к себе.
— Какой же я дурак.
— Ты не дурак, Олден! Пожалуйста, не говори так.
— Я дурак! Да. Потому что я принял твою доброту, нашу дружбу за нечто совсем другое, Ваше Величество. Я позволил своему воображению разгуляться в мыслях о будущем, в котором мы могли бы быть больше, чем просто знакомые на званом обеде.
— Мы – нечто большее, — настаиваю я. — Мы друзья.