Граф осторожно пытается снять гипс с руки Семена Семеновича. Рука неожиданно легко отделяется от туловища мирно посапывающего владельца. Пораженный Граф в панике старается приставить ее обратно. Но это никак ему не удается.
И тогда Граф решается: покосившись на котенка, он прижимает драгоценную руку к груди и начинает медленно отступать к балкону. И тут происходит невероятное. Рука, смазав Графа по физиономии, вырывается и начинает самостоятельную жизнь.
Граф пытается поймать своевольную руку. А она издевается над ним: то манит к себе, то упархивает, то гладит, то щиплет Графа, то нежно похлопывает по щеке, то грубо показывает кукиш.
И наконец, когда Графу почти удается схватить ее, рука наносит ему страшный нокаутирующий удар, от которого он вылетает в балконную дверь под сатанинский хохот черного котенка.
…В своей постели мечется и стонет Граф, терзаемый кошмарными сновидениями.
Под глазом у него большой синяк — результат приложения не призрачной руки Семена Семеновича во сне, а вполне реального увесистого кулака Механика наяву.
Граф просыпается, жадно пьет воду. Прикладывает к синяку примочку, тяжело вздыхает. Он до сих пор находится под гнетущим впечатлением беседы с Шефом и Механиком.
Он лежит с открытыми глазами. В его воспаленном сознании звучат обрывки недавнего разговора.
— За это убивать надо! — мрачно звучит голос Механика.
— Только без рук! Я все исправлю! — взвизгивает голос самого Графа.
— Чтоб ты сдох! — проклинает его голос Механика. — Чтоб я видел тебя в гробу в белых тапочках!
— Чтоб ты жил на одну зарплату! — произносит самое страшное проклятье голос Шефа.
И от этого ужасного пожелания засыпающий Граф корчится и стонет, возвращаясь в мир кошмаров, столь далекий от его уютной холостяцкой квартирки.
Мирно спит, свернувшись в клубок, черный котенок в кресле-раковине стиля модерн.
Строго поглядывает на него деревянный бюст вечно бодрствующего Льва Николаевича Толстого. В углу мерцающий свет лампы освещает икону Николая-угодника.
А Граф все стонет и мечется в тяжелом сне.
Первая ночь в родном доме. Надя уютно устроилась на здоровой руке мужа.
— Спи, спи… — говорит она, уже засыпая.
— Сплю, сплю… — ласковым шепотом отвечает Семен Семенович, закрывая глаза.
Мир, покой, тишина…
Но вдруг необъяснимая тревога заставляет его широко открыть глаза. Возникает нарастающий щемящий звук, отвечающий его тревожному внутреннему состоянию.
Через открытую балконную дверь слышен шум подъехавшей машины, резкий скрип тормозов и чьи-то неясные голоса.
Семен Семенович осторожно высвобождает руку из-под щеки спящей жены.
На цыпочках он подходит к балкону и бесшумно закрывает двери на все шпингалеты. Немного успокоившись, он собирается снова лечь, но… теперь слышно, как на площадке громко стукнула дверь лифта. Тревога растет!
— Ты что? — сонно спрашивает Надя.
— Хочу посмотреть, как ребята спят… — объясняет Семен Семенович, делая вид, что он только что встал.
Безмятежно спят дети. Они даже не ведают, какие тревоги терзают сейчас их отца и какие опасности подстерегают его в будущем.
Семен Семенович печально смотрит на своих потенциальных сирот.
На кухне, чтобы немного приободриться, Семен Семенович наливает маленькую рюмочку коньяка, но выпить не успевает.
Зажигается яркий свет: в дверях — жена.
— Семен, ты что?
Застигнутый врасплох, он мобилизует несвойственную ему изворотливость:
— Врачи рекомендуют… снотворное… в «Неделе»… для дома, для семьи…
— Сядь! — ласково, но настойчиво приказывает Надя. — Скажи все-таки, что у тебя с рукой?
— Поскользнулся, упал… закрытый перелом… Потерял сознание… Очнулся — гипс…
— Это я уже слышала… Не надо меня щадить. Лучше самая страшная, но правда. Говори…
И снова он начинает уныло излагать утвержденную версию, очень незначительно ее разнообразие:
— Я и говорю… шел. По улице. Поскользнулся. Упал. Закрытый перелом… — но, прочитав в глазах жены безмолвный укор, он замолкает.
— Я знаю, что у тебя там.
— Кто тебе сказал? — вздрагивает Семен Семенович.
— Вот видишь — вздрогнул! Не умеешь Ты врать, Сеня… У тебя там вовсе не закрытый перелом.