— Вот он! Жена и двое детей. Третий столик слева. Несколько секунд Лёлик разглядывал семейство Горбунковых, после чего опустил трубу и спокойно заметил:
— Лопух.
— Ну-ну, ты поосторожней! — огрызнулся Кеша.— Я ведь могу и ответить...
— Да не ты,— миролюбиво протянул Лёлик.— На этот раз не ты. Клиент твой лопух.
С первого взгляда видно. Такого мы возьмем голыми руками, без шума и пыли.
Кеша забрал у Лёлика подзорную трубу и снова приложил ее к глазу, словно желая удостовериться в правильности лёликиной характеристики.
— Давай знаешь что? — сказал вдруг Лёлик.— Ты пригласи его на рыбалку.
— На рыбалку? — не понял Кеша.
— Ну да. На «Черные камни», как условились. С ночевкой пригласи...
— Ты предлагаешь сделать это прямо сейчас?
— А то когда же? — удивился Лёлик.— Только не суетись, как это обычно у тебя бывает.
— Обижаешь, Лёлик,— попробовал было возразить Кеша, но Лёлик его перебил:
— Значит так: перво-наперво — детям мороженое, а его бабе — цветы. Понял?
— А как же это? — спросил Кеша, прикладывая ладонь к черной повязке на своем лице.
— Ну и что? Ты ж не кинозвезда. Или ты не знаешь, что раны украшают мужчину?
— Угу,— с горечью кивнул в ответ Кеша.— Знаю. Так что, ты говоришь, мне нужно делать?
— Ну ты и дубина! Детям — мороженое, бабе — цветы! Кеша встал и направился к лестнице.
— Смотри, не перепутай! Кутузов..,— кинул ему вдогонку Лёлик.
Увидев Кешу, Семен Семеныч искренне обрадовался:
— Кеша! Какими судьбами? Господи, какая встреча. Надя, познакомься, это Геннадий Петрович! Ну, я тебе рассказывал. Тот самый, с которым мы проплавали в одной каюте весь отпуск.
— Очень приятно!
Кеша галантно склонился над Надей и поцеловал ей руку.
— А что у тебя с глазом? — спросил вдруг Семен Семеныч.
— Я сейчас,— бросил коротко Кеша через плечо, уже убегая от столика.
— Ты куда?
— Одну секундочку! Сейчас вернусь!
Он действительно вернулся очень скоро, неся перед собой в торжественно протянутых руках, собранных в горсть, две порции эскимо и две алые георгины. Подойдя к столику, Кеша встал навытяжку и, широко оскалив безукоризненно белые зубы, сначала вручил Наде эскимо, а детям, естественно, достались георгины. После чего, довольно потирая ладони, с видом человека, исполнившего долг, Кеша опустился на стул.
Неотрывно следивший за ним со своего поста Лёлик в отчаяньи опустил подзорную трубу и, хлопнув себя ладонью по лбу и запрокинув голову, что означало крайнюю степень возмущения, громко воскликнул:
— Идиот!!! Детям мороженое!
Кеша, конечно же, не мог слышать этого отчаянного возгласа, но идиотом он не был. Во всяком случае, если и был, то не совсем уж законченным. Потому что спохватился он достаточно быстро. А мог бы и не спохватиться. Откровенно говоря, он и раньше, в момент вручения презентов, интуитивно чувствовал, что что-то здесь не так, но только не мог понять, что именно.
Он подпрыгнул на стуле так резко и неожиданно, словно снизу его ужалила оса. Или, может быть, в стул была вмонтирована пружина, заставившая катапультироваться незадачливого ухажера.
Итак, он исправил свою ошибку быстро, изящно и виртуозно, так, как это было присуще только одному ему, несравненному и блестящему Кеше. Почти насильно вырвав мороженое из рук Нади и отобрав цветы у детей, он, скрестив вытянутые руки, перевручил подарки тем, кому они предназначались.
— Так что у тебя с глазом? — переспросил Семен Семеныч, когда Кеша, наконец, сел.
Продолжая радушно улыбаться Наде и детям, Кеша сделал вид, что не расслышал вопроса.
— Ты упал? — не отставал от друга Семен Семеныч. Больше притворяться глухим было нельзя. И Кеша, осторожно приложив ладонь к повязке, беззаботно, словно о чем-то малозначительном, сказал:
— Да ерунда. Пройдет.
Его сейчас больше волновало другое: целы ли бриллианты и не догадывается ли о чем-нибудь Семен Семеныч. И поэтому, осторожно придвинувшись к нему, Кеша
доверительно спросил:
— Как твоя рука, Сеня?
— Ничего,— отозвался неохотно тот.
— Не болит?
— Не-а.
Но настырный Кеша не отставал. Придвинувшись вплотную к Горбункову, он тихо потребовал:
— Ну-ка, пошевели пальчиками...
Семен Семеныч покорно поднял здоровую правую руку и, словно пианист, выполняющий пассаж, поиграл в воздухе вытянутыми пальцами.
— Нет, не этими,— поправил его Кеша,— вот этими. И он легонько притронулся к гипсу.
— А-а-а,— протянул Семен Семеныч.
— Ну да,— обрадовался Кеша, отметив про себя редчайшую тупость Горбункова.
Семен Семеныч приподнял руку и исполнил Кешину просьбу.
Эх, если бы у Кеши в глазах были вмонтированы рентгеновские аппараты! Или хотя бы в одном! Увы, оставалось довольствоваться лишь наличием внешней оболочки объекта его пристального внимания да уповать на лучшее.
Проследив, словно внимательный доктор, как работают горбунковские пальцы, Кеша удовлетворенно сказал:
— Нормально. Пройдет.
В этот момент Танюшка вскочила со своего стула, обежала вокруг стола и вскарабкалась на Кешины колени. Он принял девочку с умиленной улыбкой и обнял ее худенькие плечики.
— Геннадий Петрович,— вдруг обратилась к нему Надя.
— Да,— отозвался Кеша, машинально поглаживая Танюшку по шелковистым кудряшкам.
— Вы, как друг, должны повлиять на Сеню... Кеша на всякий случай неоднозначно хмыкнул.
— Он слишком легкомысленно относится к этому! Вы знаете, ведь он хотел меня обмануть...
Улыбка на Кешином лице из радушной и естественной постепенно превращалась в вымученную.
Тщательно облизав чайную ложечку, Танюшка потянулась вдруг к уху и доверительно шепнула:
— У папы там совсем не то, о чем он говорит! И почему-то весело засмеялась.
Тут уж стало совсем не до улыбок. Резко разогнувшись, так, что чуть не выронил девочку, Кеша единственным остекленевшим глазом посмотрел куда-то вдаль. И, уже не пытаясь сдержать дрожь в подбородке, осторожно спросил:
— А что?..
Ситуацию спасла Надя. Она перегнулась над столом и, вытянув шею в сторону Кеши, словно поверяя ему сокровенную тайну, сообщила:
— Ведь у него там не закрытый..., а открытый перелом!
— Ух-х-х! — вырвался у Кеши вздох облегчения.
Танюшка вдруг весело чему-то рассмеялась. Кеша, потеряв на мгновение самоконтроль, раздраженно глянул на нее и бесцеремонно столкнул с колен:
— Иди к маме.
А Вовка тем временем был занят чрезвычайно важным делом. Он сосредоточенно перекладывал кусочки мороженого из вазочки в широкое дуло своего нового водного пистолета. Но увлеченные беседой взрослые не обращали на него внимания.
Итак, пора было приступать к завершающему и самому важному акту инсценированной Кешей пьесы.
Он доверительно поднял загипсованную руку Горбункова и осторожно прижал ее к себе:
— Сень, давай махнем на рыбалку, а?
Семен Семеныч был завзятый рыбак, и слово «рыбалка» неизменно вызывало в нем сладостный трепет. Вот и сейчас, услышав предложение друга, он почувствовал, как сладкое тепло разлилось по всему телу, и по коже забегали мурашки. В такие мгновения с ним можно было делать все, что угодно.
Кеша, конечно же, заметил блуждание блаженной улыбки на его лице и потому, вдохновленный, продолжал:
— Соглашайся! Поедем на «Черные камни». Ты ведь помнишь, мы с тобой еще на корабле об этом говорили. Возьмем лодку, останемся там с ночевкой. Отметим вечернюю зорьку...
Все это было так заманчиво! Захваченный такими красочными перспективами, Семен Семеныч невольно погружался в сладкие грезы. Ему уже виделся повисший на крючке, трепыхающийся в воздухе огромный серебристый карась. Нет, лучше щука... или окунь с розоватыми плавниками... Но очень большой...
Он уже было собирался с радостью принять предложение Кеши, но тут в его голове всплыло слово «ночевка». И он сразу же вспомнил и о своей руке, и обо всем, что с нею было связано. Его охватил непонятный страх.