На новой работе они постарались зарекомендовать себя с самой лучшей стороны. И всё же воровская натура давала себя знать: только за прошедший год Панин и Гордейчук с большим знанием дела, не оставив отпечатков, обчистили пару квартир в Москве и генеральскую дачу в Подмосковье.
Когда Гордейчук объявил, что в шкатулке бриллианты, оба незаметно от Марины перемигнулись.
— Брюлики очень крупные, — прошептал Никита, — а это деньжищи немеряные…
— Бабу замочим и драпанём с камнями… — ещё тише сказал Панин.
Гордейчук положил бриллиант обратно в шкатулку, закрыл её и завернул в газету, как было. Вылез из «Опеля», оставив свёрток на сиденье.
— Ну-ка, поди сюда, — он поманил женщину пальцем.
Марина внутренне сжалась под его колючим взглядом. В эту минуту она предпочла бы оказаться в руках милиции, чем стоять здесь, в обществе этих молодчиков. Гордейчук смотрел на неё волком, а Панин ухмылялся, как настоящий садист.
Внезапным движением Гордейчук вырвал у неё из рук сумочку.
— Это мы тоже должны осмотреть!
Панин шагнул к нему:
— Смотри не засвети свои отпечатки, — сказал он шёпотом.
Гордейчук порылся в сумке и вытащил упаковку с оставшимися таблетками клофелина.
— Готов поспорить, что это снотворное. Она опоила им босса! — Он бросил упаковку обратно в сумку и посмотрел на Марину. — Теперь тебя можно сдавать в милицию.
Она подавленно молчала. Панин дёрнул напарника за рукав.
— Ну так что, — зашептал он, — мочим бабу и сваливаем?
— Погоди, — тоже шёпотом ответил Гордейчук. — Спешить пока некуда. В доме всё тихо, за нами никто не гонится.
Они отошли от Марины и негромко посовещались.
— Кражу провернула она одна, — шептал Гордейчук. — Видно, узнала откуда-то, что в доме хранятся брюлики, вот и подпоила босса. А потом вырубила чем-то тяжёлым его сынка…
— Крутая баба! Короче, что ты предлагаешь?
— Пускай вся вина падёт на неё. Ведь когда очнутся шеф и его сынок, они в первую очередь на кого подумают?
— На бабу!
— То-то и оно. Она, небось, когда умыкала брюлики, повсюду свои отпечатки оставила. А мы с тобой как бы и не при деле.
— Так делать-то что? Излагай яснее, не верти.
— А яснее — баба села на свой «Опель» и слиняла с фазенды, а мы знать ничего не знаем. Шеф отдал приказ выпустить её, вот мы и выпустили. Усёк? А когда начнут спрашивать, скажем, что видели в её руках свёрток. И все дела.
Панин удивился:
— Совсем охренел? Хочешь её отпустить?
— Слушай сюда, — Гордейчук почти вплотную приблизился к нему. — Те, в доме, прочухаются ещё не скоро. Успеем отвезти бабу на её «Опеле» в лес и там мочкануть. Сделаем аккуратно, чтоб не наследить, и машину там же оставим. А потом своим ходом вернёмся сюда. Утром зайдём в дом, найдём хозяйского сынка без сознания и поднимем шум. «Скорую» вызовем, в банк позвоним… Короче, пусть ищут бабу, а мы сюда не замешаны никаким боком…
Напарник задумчиво почесал в затылке.
— Точно. Даже если найдут её труп, всё равно на нас не подумают. У неё ведь могли быть сообщники, да? Вот они-то её и пришили!
— Конечно, сообщники пришили.
Гордейчук повернулся к Марине, которая понемногу пятилась к дому.
— А ну, иди сюда!
Она бросилась к веранде, но охранник в три прыжка догнал её, повалил на землю и заломил руку за спину.
— Не дёргайся, сука. Щас поедешь с нами.
— Куда?
— Куда, куда! Ещё не догадалась? В ментуру, конечно!
Её подняли на ноги.
— Сумку свою захвати, — Гордейчук заставил её поднять с земли упавшую сумочку. — Пусть в милиции тебя обыщут и найдут таблетки.
— Они от головы, — всхлипнула она.
— Там будешь объяснять.
Бледная, вся дрожа, Марина под конвоем охранников подошла к «Опелю».
Панин надел перчатки. Вторую пару протянул Никите:
— Ты тоже надень, а то останутся наши пальчики.
Пока Гордейчук натягивал перчатки, Марина снова побежала, хоть и понимала бесполезность такой попытки. Ей наперерез метнулся Панин и сбил с ног. Гордейчук наставил на неё пистолет.
— А ну, вставай!
— Прыткая, шалава, — усмехнулся Панин. — Может, свяжем её?
— Нет смысла. И так никуда не денется… Залезай в машину! — потребовал Гордейчук, держа Марину под прицелом. — Назад садись!