— Давид об этом спрашивает или ты? — легонько усмехнулась она.
— Мы оба.
Боб и Давид переехали три месяца назад. Официальное основание — Давида наблюдали столичные доктора. Но имелись и другие причины, вернее, планы. Оба собирались пойти учиться: Давид — на филологический факультет, а Боб хотел продолжить учебу на медицинском, чтобы работать с больными с синдромом запертого человека.
Кроме того, они планировали написать книгу о жизни таких больных, о том, как с ними взаимодействовать и общаться. Давид жаждал поделиться своим видением мира, окружающих людей, своего собственного тела.
— Я похож на человека, который слетал в космос; на путешественника, вернувшегося из неведомой страны, — говорил Давид. — Нужно поведать людям, что я пережил и повидал! Мои мысленные дневники очень помогут. Тяжелые инвалиды не в состоянии рассказать, каково им приходится, а у меня появилась возможность громко заявить о таких, как мы, помочь тем, кого никто не слышит, не замечает.
Боб выступит соавтором, поделится собственным опытом, поможет в сборе медицинской информации.
Планы, цели, замыслы были хороши и сами по себе, и тем, что помогали Давиду справиться с потерей матери, со своим горем. Боб, конечно, изо всех сил помогал другу и подопечному, но есть дыры в сердце, которые невозможно ничем заполнить, — можно лишь сделать жизнь активной и насыщенной, чтобы не замыкаться на своих бедах.
Первое Рождество, которое Давид встречал без матери, далось ему нелегко, но все же он держался лучше, чем боялись Боб и Катарина. Наверное, помогало то, что бытие Давида наполнилось новыми смыслами.
В одном Бегичи не ошибались: Давид был уникальным, самым необычным из всех людей, которых знала Катарина. Она была счастлива, наблюдая за переменами, которые с ним происходили.
С того дня, когда Давид смог самостоятельно, без особых усилий пошевелить пальцами правой руки, прогресс развивался стремительно. Несведущему человеку, возможно, так не показалось бы, но врачи диву давались.
Вскоре Давид стал двигать не только пальцами, но и всей правой рукой. Он переворачивал страницы, держал ложку, мог набирать текст на клавиатуре.
— Сам могу почесать нос! Вы хоть знаете, как это круто?
Левая рука пока оставалась неподвижной, но медики были уверены: все впереди. Давид теперь мог ровно держать голову, поворачивать шею, смотреть вправо и влево, но главное — он заговорил. Поначалу речь давалась с трудом, понять его мог лишь Боб, да и то не всегда, но мальчик не сдавался. С каждым днем говорил все лучше, речь становилась более разборчивой и беглой.
— Проблема в том, что я слишком долго молчал, поэтому хочу сказать чересчур много, вот и путаюсь в словах, — смеялся Давид.
Медики разводили руками, не могли объяснить, что сделало исцеление возможным. Оставалось констатировать одну восстановившуюся функцию за другой.
— Божий промысел! Но, как христианин, я задаюсь вопросом: почему этого не случилось раньше? Почему Господь обрек Давида на муки, не исцелил раньше, пока его несчастная мать была жива? Как была бы счастлива госпожа Лазич, зная, что сын выздоравливает, встает на ноги! — сказал однажды врач Давида, лечивший его много лет.
— Всему свое время, — ответил Боб. — Наверное, так.
— Мама обо всем знает, — сказал Давид, и то была не вера, а уверенность.
Этот разговор Боб пересказал сейчас Катарине. Только вопроса, которым задавался доктор, перед ними не стояло. Они полагали, что знают ответ.
Время летело незаметно, Боб и Катарина говорили обо всем: о Сараево и жизни в столице, о новом проекте, который Катарина только что завершила, о Хелене и ее женихе; о Давиде, будущей книге, учебе…
Не касались только одной темы — Бегичей.
Обсудив прошедшие события еще летом, Катарина и Боб обходили «Бриллиантовый берег» и все связанное с ним молчанием. В этом не было ничего суеверного (вроде того, как черта не поминают к ночи). Просто каждому хотелось перевернуть страницу. Как прошедшие войну не любят говорить о ней, так и они, выиграв свою битву, не желали перебирать в памяти детали.
О смерти Богдана (как и о состоявшемся ранее разводе Ольги и Филипа, и о продаже их роскошного дома) Катарина и Боб узнали из газет. Случилось это в ноябре.
«Уже слышала?» — написал он ей в мессенджер.
«Да», — ответила Катарина, безошибочно угадав, что он имеет в виду.
На этом — все.
Жизнь Бегичей, как и «Бриллиантовый берег», закрывшийся на неопределенный срок, развалилась, превратилась в руины. Но хуже всех пришлось Богдану. Его судьба и скорая смерть вызвали новую волну домыслов. Вскоре после пожара состояние Богдана стало ухудшаться. Они с Давидом двигались в противоположных направлениях: мальчик восстанавливался, а Богдану день ото дня становилось хуже. Он терял способность говорить и ходить, а в итоге впал в кому.