На суде сторож Богородицкого монастыря Федор Захаров был оправдан; признавший свою вину в соучастии в преступлении Николай Максимов, тот самый, что заказывал в мастерской растяжные клещи, был приговорен к лишению всех особых, личных и по состоянию присвоенных прав, преимуществ и воинского звания и отдавался в арестантские роты на срок 2 года 8 месяцев, остальные же четверо свою вину не признали.
Несмотря на это, улик у суда было предостаточно, и законопреступные дамы получили по 5 месяцев и 10 дней тюрьмы. Ананий Тарасов и заводчик всего этого дела Варфоломей Стоян были лишены всех прав состояния и приговорены к ссылке в каторжные работы – первый на 10, второй на 12 лет…
– Вот это сроки, – прошептал Савелий, и холодные мурашки побежали по его спине. – Чур меня, чур…
– Чего это ты там сам с собою? – вышла из ванной Лизавета. Большое махровое полотенце, охватившее ноги и ягодицы, делало ее похожей на русалку. – Ты не хочешь перед ужином принять душ?
– Нет, – ответил Савелий, с усилием оторвав взгляд от жены. – Мне тут дочитать кое-что надо. Немного осталось.
Елизавета прошла в спальню, вернее, в огороженный ширмой будуар, а Савелий стал читать газетные вырезки. Его интересовало, что было дальше с церковным вором Варфоломеем Стояном и где он мог схоронить крест короны с бриллиантовой осыпью, который так и не нашли легавые. Оказалось, что до нового, страшного смутами и бедствиями 1905 года Стоян просидел в одиночке Казанской городской тюрьмы, и словосочетание «тюремный замок», используемое в официальных бумагах, как нельзя больше подходило для сего заведения.
Расположенная на небольшом плато Кремлевского холма, вдали от всех городских строений, тюрьма имела несколько зданий, образующих собой закрытый периметр с небольшим двориком внутри. Дворик служил местом переклички осужденных и прогулок, длившихся всего четверть часа, ибо выводили на прогулки человек по двадцать, а число тюремных сидельцев доходило до трехсот человек. Поэтому гуляли и дышали воздухом тюремные сидельцы по очереди. Имеющие двухсотлетнюю историю здания тюрьмы были огорожены высоким каменным забором, весьма похожим на крепостные стены, так что тюрьма действительно походила на средневековый замок.
После рождественских праздников Стояна отправили в Московскую центральную тюрьму, где он узнал, что ростовские легавые расследовали его похождения в Ростове-на-Дону в июле 1903 года и что ему опять грозит суд.
А в начале мая его привезли этапом в город Таганрог.
Савелий развернул новую газету…
«Казанские губернские ведомости»
11 мая 1905 года, среда
БЕГЛЫЯ ЗАМЕТКИ
Лицо, только что прибывшее из Таганрога, сообщило нам некоторыя, неизвестные для казанской публики подробности по делу Стояна, похитителя чудотворной иконы Казанской Божией Матери.
Варфоломей Стоян, кроме святотатственно-дерзкой кражи глубокочтимой всею православною Россиею святыни, совершил еще несколько уголовных преступлений.
Наиболее крупное из них – покушение на жизнь полицейскаго в июле месяце 1903 года в Ростове-на-Дону.
Обстоятельства этого дела несложны: Стояна выслеживала ростовская полиция; застигнутый ею в одном из притонов, Стоян бежал, отстреливаясь из револьвера, одна из пуль которого угодила полицейскому в руку.
На суде (дело разбиралось на днях в Таганроге выездною сессиею Новочеркасской судебной палаты) Стоян вел себя весьма непринужденно. Он все время покручивал выхоленные усы, защитника у него не было, он пожелал защищать себя сам.
По совокупности преступлений Новочеркасская судебная палата надбавила Стояну еще год каторжных работ – итого: тринадцать лет каторги.
После суда Стоян едва не ушел, и ежели б не один из конвоиров, ему бы удалось добежать до пролетки, ожидающей его неподалеку от здания суда. Когда Стояна заковывали в цепи, чтобы вести обратно в тюрьму, он заметил, что ковы на ногах хоть и щелкнули замками, но один, на левой ноге, закрылся не полностью.
Савелий ясно представил себе эту картину: вот вор осторожно смотрит на конвойных. Пожилой солдат, начавший службу, верно, еще при Александре Освободителе, обязанности свои знает назубок и делает все по уставу: стоит чуть поодаль, едкие реплики Стояна пропускает мимо ушей и имеет на затылке третий глаз.
А вот второй конвоир служит, скорее всего, недавно, молод и во все глаза смотрит на Стояна – фигура-то вора была известна по всей России, знаменитость, можно сказать, и конвоиру любопытно.
– Что, братец, тяжела служба-то? – спрашивает его Стоян дружелюбно. – Небось шпыняют все, кому не лень?
– Дык-ть, – начал было молодой, да осекся, встретившись с суровым взглядом пожилого.
– Вот-вот, – весело глядя на старого служаку, добавляет Стоян. – Цербер на цербере. Ничего. Скоро наша возьмет. Тогда вы все у нас попляшете.
– Твоя-то возьмет в конце семнадцатого, не раньше, – вдруг нарушает устав пожилой конвоир, – ежели, конечно, зараньше от чахотки не загнешься.
– Ба, папаша, да ты говорящий. Я вот раньше, когда в Казани проживал, попугаев держал говорящих, вроде тебя. Такие же безголовые…
У здания суда толпятся зеваки. Полицейские у входа едва сдерживают напирающую толпу.
Стоян мельком обводит охочую до зрелищ публику, встречается со знакомыми глазами, отводит взгляд, дабы ничего не заметил пожилой конвоир.
– Значит, папаша, служишь отечеству и царю-батюшке на совесть? – спрашивает вор. – Ну, и много ль ты наслужил, до какого чина дослужился, какой марки фортепьяны в твоей гостиной?
– Р-разговорчики! – раздраженно кричит на Варфоломея конвойный.
В это время в толпе происходит какое-то движение. Цепь полицейских, сдерживающая натиск толпы и образующая коридор от крыльца здания суда до коляски, в которую должны были усадить Стояна, порвалась.
– Караул! – визгливо, по-базарному кричат в толпе. – Батюшки, грабют!
Варфоломей ударяет скованными руками пожилого стражника в лицо, сбивает его с ног, резко приседает, освобождает от ков левую ногу и бросается в толпу. Все это происходит так быстро, что молодой конвойный так и застывает столбом, оторопело глядя на исчезающий в толпе бритый затылок Стояна.
Первым бросается за Стояном очухавшийся от удара пожилой стражник. За ним, опомнившись, рванули через мятущуюся толпу молодой и еще несколько полицейских.
Варфоломей продирается через людей, будто идет сквозь густой лес, не разбирая дороги. Гремят при каждом шаге цепи на ногах, люди мечутся в разные стороны, ловят карманника, который, возможно, вовсе и не существовал.
Время от времени он замечает знакомые глаза; они ведут его через толпу к углу Николаевской улицы, где стоит одинокая пролетка.
Невесть откуда появляется конный наряд полицейских и берет весь уличный квартал в кольцо.
Кольцо неуклонно сжимается. Сзади натужно почти в затылок дышит догоняющий его пожилой служака.
Знакомые глаза исчезают. Варфоломей вытягивается, пытаясь найти их в толпе, и видит, что к одинокой пролетке подходят высокий мужчина и женщина под темной вуалью. Женщина остановилась, повернула голову в его сторону, и… Стоян валится на мостовую. Крепкие руки поворачивают его на живот, прижав лицом к грязному булыжнику.