Сейчас Сакс закончил составление протокола осмотра места преступления и собрал сыщиков в штатском, пристава, приехавшего полицейского врача Горского в одной из задних комнат кассы, чтобы провести по его собственному выражению «летучее совещание». Поскольку комната была нежилой и стульев там оказалось всего два, присутствующие разместились кто где смог: на подоконнике, на тумбочке, а пристав вообще опустил свой крепкий зад на хрупкий ломберный столик.
— Уголовное дело возбуждено, я назначен следователем, — буднично начал Александр Францевич, — Работать будем много, но быстро и в хорошем контакте, — Сакс стрельнул глазами в сторону пристава и Рейзин понимающе кивнул в ответ, — Господин пристав, начнём, пожалуй, с Вас: что там у нас относительно паспортного режима семьи погибшей? Как — никак, семья из иудеев…
Рейзин живо привстал, одёрнул обшлаги своего синего полицейского кителя. Он, видимо, чувствовал себя чрезвычайно польщенным тем обстоятельством, что следователь начал именно с него.
— Погибшая — Сарра, дочь Ильи Беккера — учтена в нашем участке по паспорту отца 8 июля минувшего года, — бодро отрапортовал пристав, — Паспорт трёхлетний, выдан лодзинским полицейским управлением. Сарра, дочь Ильи от первого брака. Крещена в православие, как и отец, как и все члены второй семьи Ильи Беккера. Так что никаких нарушений, в смысле самовольного оставления черты оседлости, касающейся иудейского населения, нет.
— Прекрасно, — кивнул Сакс, — Можно считать, что одной проблемой у нас меньше. Не хватало нам только на Невском проспекте непрописанных иудеев, правда? Теперь давайте послушаем нашего доктора…
— Пока я могу говорить только в сослагательном наклонении, — начал Горский, — Определеннее выскажусь после анатомирования. Погибшая хорошо развита телесно, никаких признаков недоедания или побоев на, так сказать, бытовой почве. О возможной половой жизни ничего пока сказать не могу. Что касается обстоятельств смерти, то налицо душение, доведенное как minimum до второй степени и, открытая черепно — мозговая травма. Что ж тут сказать, повреждения тяжелые, говорящие сами за себя.
— Что можно сказать об орудии преступления? — спросил Сакс.
— Это не тот обрезок газовой трубы, что был найден на кухне. На нём нет следов крови, а кроме того, круглый отпечаток, хорошо различимый на лице жертвы, не соответствует размеру трубы.
— Тогда чем же ее ударили?
— Чем — то круглым, либо округлым, весьма тяжелым, с диаметром закругления от полутора до двух дюймов. А что именно это за предмет вы сами должны мне сказать, — доктор пожал плечами. — Я лично теряюсь в догадках.
— Может, бутылка? — предположил Гаевский.
— Может, гантеля? — тут же спросил Иванов, — Что это за бутылка с диаметром донышка два дюйма?
— Узкая бутылка из — под венгерского за два рубля с полтиной, — мгновенно отреагировал Гаевский, — И не делай вид, Агафон, будто не знаешь.
— Из — под венгерского за два с полтиной имеет диаметр донышка два дюйма с четвертью, — уверенно парировал Иванов, — Сия бутылка явно не подходит. А вот гимнастическая гантеля подходит.
— О какой гантеле ты говоришь? — не без ехидства уточнил Гаевский, — Каучуковой, что ли?
Иванов не успел ответить.
— А может, это какая — то техническая деталь, — с умным видом высказался Черняк, — Какая — нибудь шаровая опора?
Все замолчали, ожидая, что Черняк продолжит, но тот тоже молчал.
— Вопрос в том, какая? — спросил его Горский.
— Ну… не знаю, — пожал плечами Черняк.
— Викентий, я тебя умоляю, ты только молчи, — не сдержался Гаевский, — не говори ни слова, не путай!
— Господа, тише, — примирительно поднял руку Сакс, — для нас важно то, что на месте преступления не найдено предмета, которым был нанесен фатальный удар. Очевидно, убийца его унес. И мы не можем пока даже предположить, что это был за предмет. Все согласны? Очень хорошо. Господин доктор, что вы можете сказать о душении жертвы?
— Как я сказал, душение доведено до второй стадии, на что указывают следы фекалий, найденные на белье…
— Умоляю, избавьте нас от физиологических подробностей, — перебил говорившего Сакс.