— Да откуда же я могу знать, кто знал? Да любой! Здесь же невозможно скрыть отъезд — соседи, дворники — все видят. Посмотрите какой двор! А вот впустить постороннего, да еще ночью она не могла. Строга была еще почище меня. Нельзя — значит нельзя, — говорил каким — то пришибленным голосом Беккер.
— Скажите, Беккер, а как насчет ключа от витрины — его легко было отыскать среди других? Может, Сарра его при себе носила?
— Нет, нет, он был в общей связке, висел на задней стнке шкафа. Да чужой и не открыл бы витрину.
— Это почему же?
— Да там замок с изъяном, не зная хитрости, его открыть нельзя. Только три человека и могли с ним справиться — я, Сарра и хозяин.
— А что за хитрость можете объяснить?
— Язычок полностью не утапливался если ключ поворачивать обычным макаром. Поэтому если просто сделать четыре оборота ключом. витрина останется запертой. Чтобы открыть замок последний оборот ключа надлежало сделать как бы с ударом, с определенным усилием. Наблавтыкаться надо, так просто не получится.
Иванов и стоявший подле Гаевский обменялись быстрыми взглядами; оба подумали об одном и том же — Миронович, рассказывая об исчезнувших из витрины вещах, ни словом не обмолвился о секрете замка. Ничего хорошего для Мироновича в этом не было.
— Скажите, а вы ничего странного не замечали в последнее время за хозяином?
— Странного? — озадаченно посмотрел на полицейских приказчик. Слезы его высохли, лицо приняло привычное искательное выражение, — Да. Он подарил Сарре золотые сережки.
Беккер сказал это и замолчал, выжидательно глядя на сыщиков. Видя, что те встрепенулись и явно заинтересовались, приказчик уже смелее продолжил:
— Это было примерно с неделю назад. А еще до этого я как — то раз зашел в помещение кассы и вижу: хозяин сидит в кресле, а Саррочка у него на коленях и он ее взасос целует в губы…
— И как он среагировал на то, что вы так некстати появились?
— А никак, — Беккер смешался, затеребил пальцами край своего сюртука, — Я тихонько вышел и прикрыл за собой дверь. Но тогда клиентов было — ни души, — как бы оправдался он, хотя было непонятно как присутствие или отсутствие клиентов могло повлиять на проявление естественной отцовской реакции на увиденную сцену.
— А какие отношения были у Мироновича с Саррой?
— Ну, знаете, Иван Иваныч — большой охотник до женского полу, особенно до молоденьких. У него, знаете ли, уж третья жена, вернее сожительница. С первой прожил 20 лет, детей нажил, оставил ее, нашел помоложе себя на 16 лет, с ней тоже пятерых родил, теперь вот живет с третьей, еще моложе прежней, значит. Да и помимо этого он еще успевал на стороне поамурничать. Вот. А Саррочка — девочка красивая… у меня… была…, — он опять начал шумно дышать, словно был готов заплакать. — Он с ней вольности всякие, разговорчики да поцелуйчики… иногда позволял.
— Какие такие разговорчики?
— Ну, так я не упомню… Такие… заманчивые. А после того случая я стал ее бранить, дескать, ты уже не маленькая, тебе уже 13 лет, а она мне ответила: «Что я стану делать, когда он вяжется ко мне, призвал меня к себе, обнял и стал целовать». При этом добавила: «Ну его к черту, он мне надоел, отправь меня лучше в Сестрорецк».
— Пристав, подайте, пожалуйста, трубу с кухни, — обратился Иванов к Рейзину и когда тот принес обрезок газовой трубы, показал его приказчику, — Скажите, Беккер, а вам знакома эта труба?
Приказчик мельком взглянул на неё:
— Да, обрезок валялся на кухне, за плитой. Вы думаете, это им её?… Скажите, — вдруг спохватился он, а вы нашли саррочкино портмоне?
— Что за портмоне? — тут же уточнил Иванов.
— Ну, такое, детское, из плюша с вышивкой. Она его всегда с собой носила, там и денежки свои держала.
— И много денег?
— Да нет, что вы, — замахал руками приказчик, — сущая ерунда, на леденцы … копеек 50, не больше.
Но никакого портмоне ни рядом с трупом, ни в карманах одежды погибшей, ни вообще где — либо в квартире найдено не было.
Илья Беккер еще долго причитал, шумно сморкался, но ничего существенного больше сообщить не смог.
— Итак, что мы имеем, — решил подытожить начало расследования прибывший на место преступления следователь прокуратуры.
Александр Францевич Сакс был крупным, холёным, в меру ретивым блондином, с тем своеобразным апломбом, что так был присущ известной части остзейских баронов. Он был еще молод — 31 год — не так давно закончил юридический факультет столичного университета и весь горел служебным рвением, возможно, показным. С первого взгляда на этого помощника прокурора чувствовалось, что он имеет хороший жизненный план, от исполнения которого не отойдёт ни на йоту и никаким жизненным обстоятельствам, случаям и препонам не позволит себе помешать.