— Кстати, о покойном, — сказал журналист. — Внук вашего мужа погиб так же, как и его дед. От укола. Это случайность?
— Это трагическая случайность.
— Не связанная с тем, что он пытался вернуть назад деньги своей семьи?
— Вернуть ему деньги его семьи было самым большим моим желанием.
— Мне хочется вам верить, но это довольно трудно…
— Мне не хочется быть невежливой, — ответила бабушка, — но это совершенно безразлично.
И отказалась продолжать разговор на эту тему.
Впрочем, подробности, связанные с убийством пятнадцатилетней давности, интересовали журналиста гораздо меньше, чем вторая часть истории.
Чуть ли не вся первая полоса еженедельника была посвящена скандальной диктофонной пленке, на которой ответственный российский чиновник шантажировал свою тетку и, мягко говоря, неосмотрительно отзывался о своей деятельности на государственном посту. Как и о деятельности всех остальных своих коллег.
Это дало возможность журналисту и приглашенным им специалистам по России долго и пространно рассуждать о коррупции, взяточничестве, раковых метастазах, пожирающих российское общество в целом и его экономические сферы в отдельности.
Этот раздел Валька пробежала глазами почти равнодушно. Шока, прочитав имя своего дядюшки, она не испытала, откровения французских политологов и экономистов ни для кого в России откровениями не были. Только подумала, что вот и она увидела собственными глазами скандал в благородном семействе.
Интересно, знала ли тетя Катя об этой пленке тогда, когда приехала на похороны? Наверное, знала. Уж очень странно она выглядела: дама без прежней железобетонной уверенности в себе.
Жаль ли ей Сергея Владимировича?
Валька пожала плечами.
Наверное, это очень плохо с ее стороны, но никакой жалости к нему она не чувствует. Равно, как и к Димке.
— Валюша, у нас кончился хлеб.
Валька быстро подняла голову и увидела, что Соня натягивает сапоги.
— Я схожу, — предложила Валька.
— Не надо. Ты лучше маму накорми. Мне хочется немного прогуляться, я сегодня еще не выходила.
Она улыбнулась Вальке, подняла с пола газету и положила ее на узкий обувной шкафчик. Открыла входную дверь и исчезла за ней.
Всегда тактичная Соня.
Валька поднялась со стула и медленно побрела на кухню. Положила на стол газету и спросила:
— Откуда она у тебя?
— Рита привезла, — сказала мама.
— А!
— Я в шоке.
— Почему? Ты не знала, для чего существуют в нашем государстве начальственные кресла?
— Я не об этом.
— Понятно.
Валька умолкла, поставила локти на стол и обхватила ладонями горячие щеки. Милосердная усталость обволокла сознание, как пуховое покрывало, смягчила все открытия последних дней, сыпавшиеся на ее голову.
— Ты не знала? — спросила Валька после краткого раздумья.
— Ходили слухи… Твой отец мне что-то говорил… Но я не обратила внимания.
— За что он так не любил бабушку? — спросила Валька. — Я же помню, что он ее не любил. И никогда не ездил к ней в гости. Из-за этого, да?
И Валька кивнула на газету, лежавшую между ними.
Мама нахмурилась и постучала пальцами по столу.
— А почему ты ее не любишь?
Мама отвернулась к окну и ничего не ответила.
— Мама!
Молчание.
— Я понимаю, ты боишься, что на меня в последнее время и так много всего свалилось, — устало сказала Валька. — Но мне нужно знать всю правду, раз уж часть ее выплыла наружу. И я все узнаю. Расскажи мне, пожалуйста, сама. Я предпочитаю узнать от тебя.
— Он не любил Евдокию Михайловну потому, что она не любила его, — сказала мама.
— Очень красноречиво.
— Понимаешь, твоя бабушка узнала о том, что твой отец хотел держать в тайне.
— Тайна? — удивилась Валька. — У отца? Господи, да какие у него могли быть тайны?
— А какие тайны бывают у мужчины? — спросила мама очень сухо.
Валька отняла руки от лица и внимательно всмотрелась в профиль, четко нарисованный на фоне темного окна.
— Нет, — сказала она потрясенно.
— Да.
— Не может быть… Я же помню, вы с отцом любили друг друга…
— Я тоже так считала.
Мама поднялась с места, подошла к плите и выключила огонь под сковородкой.
Скрестила руки на груди, и задумчиво продолжала, не глядя на дочь.
— До сих пор понять не могу: почему он мне ничего не сказал? И почему я ничего не почувствовала? Да я могла руку дать на отсечение, что Костя меня любил, действительно, любил! Как он мог?
— Когда ты узнала? — спросила Валька.