Наконец, когда до конца рабочего для оставалось не более десяти минут, Архиереев заметил на противоположной стороне улицы лезущую через сугроб знакомую фигуру в модном головном уборе из дорогого соболиного меха. Впрочем, лицо приятеля хранило свойственное ему кисло-унылое выражение. Эх, Жорка-Георгий, отчего ты так серьёзен? Или засела в сердце новая заноза? Говорил же ему Архиереев: не западай на москвичку, не про твою честь. Неужели всё же о ней страдает?
Старик распахнул оконце киоска навстречу дорогому гостю.
– Что здесь делает человек с неприличной фамилией? – привычно спросил Георгий, и пасмурное чело его немного прояснилось.
– Человек с неприличной фамилией тебя четвертую неделю поджидает. Говорят, ты в Айхал ездил?
– Ну. Было дело.
– А нынче, выходит, здесь страдаешь?
Георгий отвернулся, закуривая. Эта его привычка затягиваться на морозе чрезвычайно беспокоила старика, равно как и холодная его ярость, всегда внезапная и неукротимая. Что, если московская зазноба перестала писать? Что ей, побывавшей и в Праге, и в Пекине, какой-то там затерявшийся в тайге Ч., с его первожителями и алмазами безымянной речки. Впрочем, как раз алмазы-то и могут иметь для неё первостепенное значение…
Георгий бросил недокуренную сигарету на снег.
– Завтра пятница, не забыл? – спросил Архиереев.
– Ну!
– Приедет Осип. Распишем пульку.
– Ну…
– Нет, всё-таки ты страдаешь.
Георгий наконец вспыхнул:
– Отстань, старик! Я не за тем пришёл, чтобы твои насмешки… У меня дело!..
– Какие могут быть дела к старику с неприличной фамилией?
– А вот есть! Дело!
– Не кипятись, а излагай. Долго держать окошко открытым в такую стужу не могу – застыну.
– Да чего там! Вот!
Георгий выхватил из-за пазухи и бросил поверх газет распечатанный конверт. Ткнул пальцем в московский штемпель. Нервно закурил.
– Ты хочешь, чтобы я это прочёл?
– Нет!!!
Георгий схватил конверт, спрятал его на место и засунул голову в оконце киоска.
– Скажу на словах. Она предлагает переправлять товар в тюбиках губной помады. Придумала сама. При отъезде я ей сделал подарок, а она его не в сумку и не за щеку, а в тюбик с губной помадой пальцем умяла. А теперь, видишь, я получил бандероль с губной помадой и это письмо. Там всё о делах. Она ополчилась против Кременчугова. Не такой он ей Disheveled и расхристанный. Она же не знает, что с ним случилось…
Архиереев молчал. Георгий выпустил дым из ноздрей.
– Она предлагает новую схему, – бросив бычок на снег, проговорил он.
– Описывает в письме? – сощурился Архиереев.
– Не-а…
Георгий огляделся по сторонам, сунул голову в оконце киоска и произнёс:
– Она приедет, чтобы всё обговорить. Лично. Скоро. Холода не боится. Вот так.
Архиереев поморщился. От Георгия оглушительно пахло «Пингвином» и ещё чем-то незнакомым или давно позабытым, но ещё более сногсшибательным. Может быть, наконец, свежей и счастливой любовью?
Эпилог
О том, как птичка пропала
Магадан. 2022 год. Я прилетел в аэропорт этого знаменитого города на огромном аэробусе «Boeing 777‑300 ER» в компании трёхсот пассажиров, в большинстве своём работяг-вахтовиков. Суржик, как правило, меня слишком раздражает, поэтому я смолоду предпочитаю избегать его носителей. На этот раз бизнес-класс оказался очень кстати: и ноги не так отекли, и общения с носителями суржика удалось избежать.
А запах гари настиг меня уже на трапе самолёта. Запах лесного пожара явственно чувствовался, несмотря на влажную дождевую дымку. Впрочем, сырая прозглая погода в середине лета – для этих мест дело обычное. В аэропортовском автобусе также толковали о лесных пожарах.
– Лес горит северо-западней, на Индигирке, но сюда доносит.
– Я вчера звонил в Якутстк. До них тоже доносит.
– Лес горит на большой площади. Кум вчера писал: «в наших лесах полно зверья. Зверь бежит от лесных пожаров».
Прислушиваясь к разговорам, я рассматривал сопки в пятнах снега и огромный транспарант «Добро пожаловать на Колыму – золотое сердце России».
Золотое сердце.