Мои размышления прервал молодой голос, с тревожными смутно знакомыми интонациями:
– Ты забрал моё золото. Это очень плохо. Отдай! Дорога в верхний мир закрыта для воров!
В смятении я уставился на третьего, сидящего возле костра вполоборота ко мне, человека. Этот совсем юный мальчишка, ни одной нитки седины в тёмных волосах, был хорошо мне знаком. Гамлет Тер-Оганян! Как любому старику, мне проще позабыть случившееся вчера, но давние времена, встречи, разговоры, лица, образы в памяти не истлевают.
Гамлет Тер-Оганян – красавец и модник, завсегдатай московских ресторанов, баловень судьбы, тщеславный мальчишка, маменькин сынок. Таких нынче называют мажорами. Сколько лет назад я видел его в последний раз? Вот он сидит вполоборота ко мне. Он по-прежнему красив и по-новому страшен, потому что обликом своим и позой слишком походит на персонаж с небеизвестного полотна Врубеля.
– Ты следующий, – спокойно произносит он. – И старость не станет для тебя охранной грамотой. Ты следующий!
Мне следовало бы хоть что-нибудь ответить, но я молча прижимал к груди ящик с золотом. Солнце поднялось над горизонтом, а из-за угла полуразрушенного строения, бывшего дома бригадира Душильского, вышел огромный рыжий медведь. Вышел и остановился неподалёку от нас. Он оказался совсем рядом со мной, и я мог как следует его разглядеть. Огромный, в полтонны весом, оскалив зубастую пасть, он присел на задние лапы, а передние сложил с самым невинным видом, выставив напоказ чудовищной величины когти. Мне чудилось, будто он ухмыляется, глумится над моей растерянностью и страхом, ведь клыки его длиной с человеческий палец, а когти и того больше.
– Похоже, он испуган, – проговорил боотур, указывая на меня.
– Этот человек принёс мне много страданий. Он должен быть наказан, – проговорил Гамлет Тер-Оганян. – Пусть он отдаст мне золото Юделя Генсбурга.
– Жертва, – улыбнулся человек по фамилии Богатых. – Хоть он и презренный камеральщик, я хочу получить свою жертву.
Боотур из свиты человека в латах также проговорил что-то на непонятном мне языке.
Хотелось закричать, дабы голосом своим спугнуть кошмарный морок, поработивший меня. Но гортань, отказываясь повиноваться, исторгла лишь жалкое кряканье:
– Я не хочу умирать!
– Ты не умрёшь… – был ответ. – Наоборот! Ты предназначен для вечной жизни.
– Как те святые, которым я молился?
– Не богохульствуй!
– Я… я готов на всё. Только отпустите…
– Отдай золото! – Гамлет Тер-Оганян вспыхнул, и я покорно отдал ящик Юделя Генсбурга подошедшему Богатых, а потом безропотно смотрел, как тот высыпает золотой песок и мелкие самородки на тлеющие уголья.
Эффект был ровно такой же, как от китайской лапши – огонь вспыхнул синим, а потом опал. От золота Юделя Генсбурга не осталось даже пепла. Боотуры, Богатых и Гамлет тоже пропали, а я обнаружил себя счастливого, сытого и бесстрашного на речной отмели, твёрдо стоящим на четырёх мощных лапах, и исчезнувшее в пламени костра золото для меня ничего не значило. Я чувствовал себя властелином мира, всё золото которого принадлежит мне одному.
Это моя река. И та река, в которую впадает эта река, тоже моя. И берега всех рек в округе мои. Лес мой. Небо моё. Лёд под тонким слоем почвы и сама почва мои. Всё, что растёт, движется и дышит – моё. Всё, что умерло и застыло, тоже моё. Воспоминания о победах боотуров Торганая и Кэрэмэна – мои. Воспоминания об испещрённой воронками земле, на которую смотрю с тысячеметровой высоты, – тоже мои, потому что моя фамилия Богатых и я пилотирую бомбардировщик. Мне сам чёрт не брат и никогда в своей жизни я ничего не боялся. Я помню искусство мастера Дабаана, помню его добрую жену и большую любовь к дюжине детишек. И эти воспоминания, и мастерство его рук тоже мои. И они придают мне сил. Я помню гордость Потапа Прохорова – первого инженера в своём улусе. Как радовалась его мать! Первый в их роду инженер! И разум Потапа, и светлая гордость его родни – мои. Помню и фальшивую веру Павла Паникадилова, решившего стать православным священником. Вот это он зря! На моей земле у русского Бога нет силы. Меня утомила и мятущаяся страстная душа Гамлета Тер-Оганяна. Мне хочется покоя и зрелого человеческого счастья, умиротворения, довольства собой, в котором и есть настоящая, несомненная мощь. И всё это я могу воспринять только от очень старого человека. Старик же, в свою очередь, получит от меня силу мышц, бесстрашие, независимость и бесконечное продление жизни. Не об этом ли мечтает любой человек?