– Ты родился после войны и знал лишь благополучную жизнь. Иное дело – мы, повоевавшие…
– Напомню: я родился в ссылке, куда…
– Погоди!
Он наконец поднёс бокал к губам. Сделал два быстрых глотка. Я следил, как двигается его кадык. Он шумно выдохнул. Из-под маски назидательной озабоченности, которую он обычно носил на людях, на мгновение выступил настоящий Клавдий Васильевич, уравновешенный, любящий, ценящий простые удовольствия, преданный семье, совсем чуточку тщеславный человек. Таким я его знал. Неужели ошибался? Смогу ли я привыкнуть к ненависти, или она разобьёт мне сердце?
– Не горячись, Гамлет. Возможно, мне удастся реабилитироваться. – Рот его покривился, словно послевкусие коньяка принесло горечь. – В одна тысяча девятьсот сорок девятом году, за полгода до твоего рождения, в гидротехнической науке разгорелась дискуссия относительно возможности строительства гидроэлектростанций в условиях вечной мерзлоты. Необходимость выработки общей концепции возникла в связи с…
Ну вот, он сел на своего конька! О работе, о науке, о собственной важной миссии, которую он исполняет. Оказывается, в научную дискуссию, разгоревшуюся между ним и моим отцом, вмешались компетентные органы. Вмешались против его воли.
– В наше время об этом говорить не принято, – многозначительно заметил Цейхмистер, проглатывая последние капли коньяка. – Вот ты часто смотришь на мои руки. Недоумеваешь, почему у крупного учёного руки рабочего. Так?
Я испытал знакомое смущение. Цейхмистер поразительным образом умел угадывать мои мысли.
– Я не кабинетный учёный. Не лаборант. Я – полевик. Что ты знаешь о Вилюйской ГЭС?
Похоже, коньяк ударил ему в голову. Сейчас в сотый раз начнёт рассказывать, как в одна тысяча девятьсот незапамятном году разведывал в Якутии створы для будущей плотины, как его руки привычны к веслу, топору и кайлу. И так далее, и тому подобное. Глядя в хмельные глаза Цейхмистера, боролся с нарастающим гневом. Он убежал, скрылся от ответа за техническими подробностями своих с Тер-Оганяном несогласий, за описанием технических трудностей, возникших при проектировании и возведении Вилюйской плотины.
– Ты пей коньяк! Пригуби, Гамлет! Отличная вещь. Как армянин ты должен ценить… – проговорил Цейхмистер в конце своей слишком длинной речи.
– Я не пью, ты же знаешь.
– Сделай исключение ради отца. Нет-нет! Не вспыхивай, хворост! Экий ты пылкий!
Он всё-таки заставил меня выпить. Пахнущий дубовой бочкой и ванилью напиток обжёг горло, пролился в желудок приятным теплом, окутал голову ледяной свежестью.
– Послушай! Надеюсь, теперь ты способен воспринимать мои слова здраво. Я не случайно упомянул о Вилюйской ГЭС…
– Ты никогда и ни о чём не упоминаешь случайно…
– Не дерзи отцу, а послушай. Я растил тебя, как родного сына из любви к твоей матери, на которую ты очень похож. Никогда не давал тебе пустых или дрянных советов. Благодаря мне ты без пяти минут инженер…
– Короче!
– Ты груб. Что ж, постараюсь отнестись к этому с пониманием. Сам-то я прибыл на створ год спустя, весной тысяча девятьсот пятьдесят девятого года. Но это, как говорится, другая история. Итак, в одна тысяча девятьсот пятьдесят восьмом году, когда с расположением створа Вилюйкой ГЭС в целом уже определились. Ранней весной из поселка Мирный на Вилюй отправился не совсем обычный караван. Первым двигался трактор-кусторез. За ним бульдозер. Замыкал колонну тягач с санями. На санях – комплект оборудования для бурения скважины глубиной до ста метров, а также снаряжение, продовольствие и всякая хозяйственная мелочь. Оборудование, продукты, снаряжение – всё выделил трест «Якуталмаз», Алмазники не скупились ведь планируемая к постройке ГЭС была для них очень важна. Отряд комплектовали в Мирном из московских и ленинградских специалистов, любителей, как ты выражаешься, «длинного рубля». Вот только работы по разведке створа плотины, да ещё в условиях Севера – это не работа за кульманом. И не секретарская работа. Всем нам не хватало таёжного опыта…
Цейхмистер указал подбородком на дверь, за которой, как мы оба предполагали, всё ещё находилась Канкасова. Что-то заставило меня подняться с места, проделать путь до двери и выглянуть в приёмную.
– Редко пьёшь, – проговорил мне в спину Цейхмистер. – Надо тренироваться…
Канкасовой в приёмной не оказалось, но эффект присутствия был полный: на спинке стула остался висеть её нарядный жакет. На рабочем столе живописный беспорядок: бумаги, авторучки, блокноты с какими-то записями, в пишущую машинку заправлен лист писчей бумаги.