Пастор молчал. Ладо не без удовольствия заметил, что его слова произвели на собеседника впечатление.
— Так не судите нас строго. Вам ведь легко. Вы пробудете здесь две-три недели в безопасности как турист или иностранный парламентарий, а мы и днем и ночью начеку. Каждую секунду нам грозит арест, а вам в случае провала — высылка на родину. Верно? — закончил он.
— Верно! — помолчав, ответил пастор. — Ну, теперь зайдемте в какой-нибудь ресторанчик, поужинаем и подумаем, куда вас деть.
— Вы правда хотите предложить мне койку в общежитии?
— Нет, конечно. Это на виду и небезопасно. Я думаю, что лучше будет вам выехать отсюда. Орджоникидзе слишком близко от Тифлиса.
— Тбилиси, — поправил его, смеясь, Ладо.
— Тбилиси, — повторил пастор. — Вы, друг мой, наблюдательны и дали мне полезный урок. Знаете что? Поезжайте хотя бы в Ростов.
— Но там у меня никого нет.
— Я вас снабжу адресом. Деньги у вас есть? — спросил пастор.
— Тысячи четыре.
— Пока хватит. Я скажу Розочке, чтобы вас не оставили без них. Кстати, Ладо — это ваше настоящее имя?
— Настоящее. Фамилия, конечно, другая.
— Очень хорошо. А теперь поужинаем, и часов в одиннадцать отправляйтесь на вокзал.
Оба собеседника рассмеялись и вошли в один из погребков-духанчиков, расположенных на углу улицы.
— Знаешь, Антоша, странные какие-то гости были у нас, — убирая посуду, сказала Дарья Савельевна.
— Чем же это странные, Даша? Я чего-то не приметил за ними странного, — сказал старик, поднимая глаза на жену.
— Вот ты не приметил, а я так чую, что неспроста заходили они к нам.
— И-и, старуха, сказала тоже! Прямо смешно даже… «Неспроста»! Да что у нас с тобою, мильоны какие или важные дела имеются? Ведь сказано было еще днем: «Племянник покойного Терентия Петровича. Зайду за бумагами вечером». Ну, и зашел.
— «Племянник»! — передразнила Дарья Савельевна. — Ну хорошо, племянник, а второй-то кто? Тоже племянник?
— И второй тоже, — не совсем уверенно, сбитый с толку тоном жены, сказал старик.
— «Тоже»! А почему они друг друга не знают, если родственники? Почему не знали, что дядька их помер?
— Ну, это ж простое дело. Вон у меня в России, в Тамбовской области, племянники да сестры какие-то двоюродные имеются, а я их и в глаза никогда не видал. Как уехал пятьдесят годов назад на Кавказ, так про всех и забыл. А ты что, всех своих родичей в лицо знаешь?
— Всех не всех, а кого надо, так знаю. А эти друг о друге, по всему видать, никогда и не слыхали. Не-ет, Антоша, чует мое сердце, что это недобрые люди и не по случайности приходили к нам.
— Ну будет тебе каркать! Наговоришь бог знает чего, еще соседи услышат и разнесут всякое про нас! — рассердился старик, приготовляясь ко сну. — Что ты там собираешь?
— Ничего. Окурки со стола убираю.
— А чего их в бумажку завернула?
— Так… утром выброшу, — поворачиваясь спиной к мужу, ответила Дарья Савельевна.
— Тоже мне сыщик Путилов нашелся! — уже укладываясь в постель, проворчал старик.
Когда он затих, Дарья Савельевна сняла с подоконника завернутые в бумажку окурки сигарет с золотой каемкой на конце и, осторожно завернув их в пакетик, спрятала в комод, после чего разделась, потушила свет и легла.
Ладо и пастор пили уже вторую бутылку кахетинского вина. Остатки шашлыка, тушинский сыр, кавказская зелень, редиска лежали на столе.
— Итак, решено, мой молодой друг. Вы через полчаса едете поездом на Ростов. Завтра вечером я буду в Тбилиси. Адреса я знаю. Спустя неделю вы дополнительно получите три тысячи рублей. Адрес такой: «Ростов-Дон, почтамт, до востребования. Владимиру Ивановичу Цагарели». Правильно я назвал вашу новую фамилию?
— Совершенно верно. У меня паспорт на Цагарели.
— Вот и отлично. Будьте только мужественны и спокойны.
— А я и не боюсь, — улыбнулся Ладо. — За эти четыре года, что я работаю по контрабанде, я не раз встречался с опасностью. В прошлом году, когда я переходил границу возле Артвина, через Аджарис-Цхали, попал в такой переплет, что и сейчас вспомнить страшновато…
— А теперь выпьем за дружбу и наше общее дело! — сказал пастор.
Ладо взял стакан и, доверчиво глядя на Брухмиллера, сказал:
— Спасибо! Как ваше имя? Ведь я до сих пор не знаю его.
— Герман, — коротко ответил пастор. — Зовите меня Герман.
Он поднял бокал, чокнулся с молодым человеком. Оба до дна осушили свои стаканы.