На несколько секунд в комнате повисла тишина. Я посмотрел на Мэдди — она ловила каждое слово. Повернулся к Армину. Он затушил сигарету. Я задался вопросом, хотел ли он все это сказать, или его просто понесло?
Армин поднял голову, его глаза ярко блеснули.
— Иногда я становлюсь слишком болтлив. — В голосе слышались извиняющиеся нотки. — Вы задали простой вопрос, а я позволил себе длинную лекцию, в которой не нашлось места ответу. Успокойтесь, мистер Лондон. Я — не шпион, и в брифкейсе нет государственных секретов.
— Это хорошо.
— Значит, все проблемы улажены, преград к нашему сотрудничеству не осталось. Или у вас еще есть вопросы?
— Нет.
— То есть мы работаем вместе? Вы согласны?
— Согласен.
Глава 9
Он вытряхнул из пачки новую сигарету, начал катать ее большим и указательным пальцами правой руки. Не закуривал. Катал и катал. А потом пожал плечами и сунул сигарету обратно в пачку.
— Я слишком много курю. И вообще, трачу даром массу времени. Но очень трудно определить, с чего же начинать. Я хочу дать вам как можно больше информации, но при этом отнять у вас минимум времени. Время нынче дорого. Как для вас, так и для меня. Действия могут принести больше пользы, чем слова. Однако без слов тоже не обойтись. — По очереди он уделил пристальное внимание полу, потолку, своим ухоженным ногтям. Потом посмотрел на меня. — Позвольте мне начать пусть и не с самого начала, но с достаточно далекого прошлого, мистер Лондон. Вы — детектив, и по долгу службы многое знаете как о преступниках, так и о преступлениях. Возможно, вы слышали о драгоценностях Вольштейна?
В глубинах памяти что-то шевельнулась, но я ответил, что никогда и ничего не слышал об этих драгоценностях.
— Франц Вольштейн был вторым сыном одного прусского промышленника. Родился он в самом начале двадцатого столетия. Конечно, его отец не стоял в одном ряду с Круппом или Тиссеном, но фирма у него была достаточно крупная. Старшего брата Франца, кажется, его звали Рейнхардт, готовили в преемники отцу, поэтому он набирался опыта, работая под началом старшего Вольштейна. Францу особого внимания не уделяли. И в начале тридцатых годов он прибился к печально известному австрийскому фельдфебелю. Или, если хотите, Шикльгруберу. Франц Вольштейн не отличался ни умом, ни хорошими манерами. Среди последователей фашизма и то, и другое редкость. Его единственным достоинством была абсолютная преданность этой сомнительной идее. Франц не стал важной шишкой, но сумел подняться на уровень, который гарантировал ему безбедное существование. Обладая внешностью истинного арийца: высокий рост, светлые волосы, синие глаза, он поступил в СС, элитную гвардию Гиммлера. А во время войны его назначили заместителем коменданта одного из больших концентрационных лагерей. Вроде бы в Бельзене, но точной уверенности у меня нет. И вот тут выяснилось, что, служа идее, Франц старался не забыть и себя. Он крал.
Я раскурил трубку.
— Вы что-то говорили о драгоценностях.
— Совершенно верно, — кивнул Армин, но продолжил рассказ, словно его и не прерывали. — При поступлении в концентрационный лагерь у заключенных конфисковывались все ценности. После их ликвидации в газовых камерах выдирались даже золотые зубы. Теоретически собственность заключенных автоматически становилась собственностью Третьего рейха, но практика зачастую расходилась с теорией. Геринг, к примеру, ограбил всю Европу, собрав прекрасную коллекцию произведений искусства. Охранники брали часы для себя, браслеты для жен и любовниц. Франц Вольштейн следовал установившимся правилам. Особенно его интересовали драгоценные камни. Если заключенному, попадающему в лагерь Вольштейна, удавалось сохранить при себе драгоценности, в итоге они оказывались в сейфе заместителя коменданта. — Армин поднялся, глубоко вдохнул. — Дела у Вольштейна шли прекрасно, чего нельзя было сказать о нацистской Германии. Война подошла к концу. И Вольштейн, верный служака государственной машины, превратился в преследуемого преступника. Конечно, его искали не так активно, как Бормана, Эйхмана или Гиммлера. Но в списках разыскиваемых его фамилия значилась. Жена его как раз забеременела и стала обузой. Он оставил ее в Германии, собрал драгоценности и бежал из страны. Добрался до Мексики. Но политический климат вскоре изменился, и через несколько месяцев ему пришлось вновь сниматься с места. На этот раз он выбрал страну, особенно благоволившую к бывшим нацистам. Он выбрал Аргентину.