— И сколько бы прошло времени, прежде чем тебе наскучила бы и новая жизнь?
— Такого быть не могло, — отрезал он.
— Ты уверен?
— Эд, мы любили друг друга.
— Понятное дело. Когда-то ты любил Кэй, не так ли?
Он вздохнул.
— Это было давно. Тогда я бы другим человеком. И любовь у нас была другая. Я очень любил Алисию.
— Поэтому и убил ее.
Он уставился на меня. Хотел что-то сказать, но я поднял руку, показывая, что ему лучше помолчать.
— Ты ее убил. Ты и Вольштейн любили ее, и оба приложили руку к ее смерти. Ты подставил ее под пулю. Если б не ты, она и Вольштейн реализовали намеченный план и укрылись бы в Канаде. Ты заставил Алисию предать Вольштейна, и он ее убил. Он показал себя мужчиной, Джек, в отличие от тебя. Он убил ее мечом, а ты — поцелуем.
Он долго молчал, потом медленно кивнул. Я ждал, что он скажет.
— Ты должен меня убить.
Я покачал головой.
— Сегодня я убил слишком много людей. Четверых. Поверишь ли? Четверых. И каждый из них лучше тебя. Но мне надоело убивать, надоело изображать Господа Бога. Тебя я убить не могу.
— Что… что ты собираешься со мной делать?
— Не могу я и сдать тебя в полицию. Потому что этим принесу Кэй и детям куда как больше вреда, чем тебе. Не могу даже избить тебя. Ты — мерзкий, отвратительный тип, а я ничего не могу с тобой поделать. Убирайся отсюда. И держись от меня подальше. Не хочу больше тебя видеть, разговаривать с тобой. Возвращайся к Кэй и играй роль любящего мужа. Ты ей нужен. Я не понимаю, кому может понадобиться такое дерьмо, но ты ей нужен. Так что будь при ней.
Он стоял, как истукан.
— Убирайся, черт бы тебя побрал!
Он повернулся и направился к двери. Открыл ее, вышел на лестничную площадку, закрыл дверь за собой. Я услышал, как под ним заскрипели ступени. Во время нашего разговора зарядил дождь. Большие, тяжелые капли падали на асфальт. Я открыл окно, чтобы проветрить помещение.
Глава 14
Она сидела напротив меня, размешивала сахар в чашке черного кофе. Не поднимая глаз. В простом зеленом свитере, надетом поверх белой блузки. Очень красивая. Я думал о том, каково это, два-три раза в день сидеть с ней за одним столом. И решил, что это не самое худшее времяпрепровождение. Независимо от того, вести ли речь о неделе, или о всей жизни.
— Любопытнее и любопытнее, сказала Алиса, — нарушила Мэдди затянувшуюся паузу.
— Ты не понимаешь?
Она покачала головой.
— Не в этом дело. Я понимаю, что́ произошло и как. А вот люди ставят меня в тупик.
— Я знаю.
— Этот Питер Армин. Наверное, я должна называть его Вольштейном? Не получается. Он… не похож на нациста. Я не могу представить себе, как он вскидывает руку и кричит: «Хайль Гитлер»! Такое просто не укладывается в голове.
— Он же не был штурмовиком, Мэдди.
— Разумеется. Скорее, он работал у… ну, у этого, который занимался пропагандой. Ты знаешь, о ком я.
— У Геббельса, который возглавлял министерство пропаганды. Мозговой центр Третьего рейха. Думаю, ты права. Вольштейну там было бы самое место.
Она скорчила гримаску.
— Мне понравился Армин. Глупо, не так ли? Но он мне действительно понравился.
— Мне он тоже понравился.
— А Энрайт оказался таким мерзавцем. Он не понес никакого наказания.
— Ты не права.
— Неужели?
Я кивнул.
— Видишь ли, для Баннистера и его подручных самое ужасное наказание — смерть. Так же, как и для Вольштейна. А вот для Джека Энрайта самое худшее наказание — жизнь.
Она откинулась на спинку стула, обдумывая мои слова.
— Пожалуй, я понимаю, о чем ты. — Она поднялась, взяла с плиты кофейник, наполнила наши чашки. Я пригубил свою. Слишком горячо. Поставил чашку на стол, чтобы дать кофе остыть. Мне нравилось, как она варила кофе. Мне нравилось, как она готовила.
— Должно быть, она незаурядная женщина.
— Алисия?
— Да. Или Шейла. У всех по два имени. Ты заметил? Запутаться — пара пустяков. Но ты знаешь, о ком я. Незаурядная.
— Исходишь из ее поступков?
— Да нет же. Я говорю об эффекте, который она производила на мужчин. Вольштейн и Энрайт влюбились в нее. А ведь у них нет ничего общего.