Светлана Раскина
Брильянты на снегу
Глава 1
Криминальная хроника не всегда о других
…— Вообразите, какую нелепицу строчат наши газетчики, и, казалось бы, в солидном издании! — воскликнул мой супруг (полный моложавый румяный блондин), помахивая в воздухе свежеразрезанными газетными листами.
— Что такое, Анатоль? — живо поинтересовался дядюшка, сидевший вместе с нами за накрытым столом, заканчивая с десертом и промакивая пышные усы и, за одним, разглаживая бакенбарды салфеткой.
Я давно уже привыкла к мужниной импульсивности и даже находила её когда-то очаровательной, и потому лишь взглянула на него с ласковой улыбкой.
— Да говорю же — чушь: «француженка», «ревность», «убийство»! Словом, всё, что так любит простодушный читатель нашей бульварной прессы, в одном фужере! И, помахав в воздухе последним номером «Московских ведомостей», он театральным и как бы раздраженным жестом бросил его на начищенный паркет.
— Вы правы, мой дорогой, общее падение нравов предсказуемо коснулось и прессы — живо откликнулся дядюшка, шумно отодвигаясь от стола вместе со стулом и вытягивая ноги в сторону изразцовой печи, по случаю его приезда жарко натопленной. — Газетчики несут редкостную ерунду, даже и не заботясь о видимости правдоподобия. И примечательно: чем нелепей случай, тем больше интересу у почтенной публики! Намедни (дядя любил при случае вставить простонародное словечко, это, казалось ему, роднило его с народом и добавляло русскости его речам), намедни молодежь гуляла у Гурьева, так наняли официанта прыгать через стол с подносом за четвертной, и ведь прыгнул, подлец! И что вы думаете?! На утро решительно все издания разразились анекдотцами на эту тему. Причем все — с разными обстоятельствами! — И он сыто рассмеялся своим приятным раскатистым баритоном, благодушно поглядывая на нас и как бы приглашая присоединиться к его веселью.
— Соглашусь, дядюшка, торжествующая, совершеннейшая деградация и падение нравов! Впрочем, пройдемте в курительную, у меня до вас есть дело!
И уже адресуясь ко мне через плечо:
— Ты разрешаешь, дорогая? Сегодня в собрании поет Виардо сама, поедем? — и, темпераментно подхватив дядюшку под руку, он стремительно повлек его за собой, совершенно уверенный в моем ответе.
Мне совсем не хотелось ехать, а хотелось, сняв с полки томик наугад, сесть поближе к огню и погрузиться в чтение романа в уютной тишине нашей библиотеки. Но муж мой не таков, он любит общество, и, чтобы сделать ему удовольствие я, конечно же, соглашусь.
Я поднялась и двинулась, было, в гардеробную, и тут мой рассеянный взгляд упал на газету, все еще распростертую на полу у резной ножки стола. Я взяла ее в руки, и буквы заплясали перед моими глазами: «МАДЕМУАЗЕЛЬ ДЮПОН УБИТА!» Жанет?! Нет, этого не может быть! Я поднесла газету ближе к лицу и еще раз прочла:
«МАДЕМУАЗЕЛЬ ДЮПОН УБИТА! Ее тело найдено брошенным в сугроб в переулке у Ваганьковского кладбища. Драгоценности и деньги не тронуты, на теле — следы насильственной смерти…»
— Мадам разрешит убирать? — тихий голос горничной заставил меня вздрогнуть от неожиданности.
— Мадам разрешит убирать? — почтительно повторила она свой вопрос.
— Да, уберите и погасите свечи… — произнесла я машинально ежедневную формулу.
— Слушаю, мадам!
Но, видимо, что-то в моем голосе прозвучало не так, как обычно, и девушка осторожно взглянула на меня, прежде чем приступить к уборке. Но это решительно всё равно! Я взяла газету и, уже затворившись у себя, дочитала: «…Возле тела сохранился санный след и, судя по отпечаткам конских копыт, экипаж сначала свернул в сторону от дороги, а затем направился к Москве…».
Жанет убита! Я вспомнила общее ощущение трогательной нежности и беспомощности, исходящей от этого создания, казалось занесенного в наш мир какой-то неведомой силой. Именно это ощущение испытала я, увидев ее впервые и впервые заговорив с ней. Огромные карие глаза на очень бледном тонком лице, с довольно правильными и приятными чертами, густые блестящие черные волосы под модной шляпкой, хрупкая фигурка в дорогом платье чудного фасона, рука в тонкой перчатке, сжимавшая слоновой кости рукоятку кружевного зонта с рюшами… Тени от него, падающие на лицо, постоянно двигаясь, создавали странную игру, навевая ощущение печали и тревоги, которые странным образом возникали при взгляде на это совсем еще юное и чистое, как казалось, существо. О ней хотелось заботиться… Да, именно это чувство заставило меня чуть более замедлить шаги, проходя мимо неё, одиноко сидящей на скамейке на Трубном бульваре, хотя такое поведение и не входит в мои привычки. Но что-то было в ней такое, отчего нельзя было просто пройти мимо и не задержаться рядом, и, возможно, даже начать разговор. Но первой заговорила она…