Эрагон ему не помогал. Впрочем, в данный момент его брат в помощи и не нуждался. А Эрагону и без того было чем заняться. Подойдя к первой темнице, он прошептал три слова и, услышав, как замок со щелчком открылся, рывком распахнул дверь. В крошечном помещении была только черная цепь да груда гниющих останков. Это печальное зрелище было совсем не тем, чего он ожидал; однако, уже зная, где находится предмет его поисков, изображал неведение и открывал одну дверь за другой, чтобы не вызывать подозрений со стороны Рорана.
Еще две двери как бы сами собой открылись и закрылись под воздействием магического заклятья. И наконец распахнулась четвертая дверь. Волшебный огонек осветил внутренность темницы, и Эрагон увидел того самого человека, которого, как он надеялся, никогда в жизни больше не увидит: это был Слоан.
4. Расставание
Мясник сидел, неловко привалившись к стене слева от входа; обе его руки были цепью прикованы к кольцу над головой.
Рваные лохмотья едва прикрывали бледное, истерзанное тело; кости проступали под ставшей полупрозрачной кожей. Синие вены страшно набухли. Запястья были до крови стерты наручниками. Седые остатки волос отвратительными грязными лохмотьями свисали вдоль щек, отчасти скрывая его покрытое оспинами лицо.
Удары молота Рорана заставили Слоана очнуться от забытья; он поднял голову навстречу свету и дрожащим голосом спросил:
— Кто это? Кто там?
Волосы упали с его лица, открывая странно темные глазницы. Эрагон пригляделся: вместо век там теперь виднелось лишь несколько почерневших клочков кожи, под которыми зияли страшные кровавые раны, да и вокруг вся кожа была в ссадинах и порезах.
Эрагон в ужасе понял, что раззаки выклевали Слоану глаза.
Он никак не мог решить, что же ему теперь делать. Этот мясник донес раззакам, что он, Эрагон, нашел яйцо Сапфиры. Дальше — больше: Слоан зверски убил стоявшего на часах Бирда и пропустил в Карвахолл солдат Империи. Если бы сейчас его судили односельчане, то наверняка признали бы его виновным и приговорили к повешению.
Эрагон не сомневался, что за все эти преступления мяснику полагается смертная казнь. Однако он колебался, понимая, что Роран любит Катрину, а Катрина, что бы ни со творил Слоан, отца все же, безусловно, любит. Слушать, как в суде Слоану выносят обвинительный приговор и приказывают его повесить, ей было бы слишком тяжело; нелегко это было бы и Рорану. Столь тяжкие переживания могли бы, наверное, даже поселить между ними вражду, которая привела бы их отношения к печальному концу. В общем, Эрагон был уверен: если сейчас они возьмут Слоана с собой, это, конечно же, поселит разногласия между всеми — между ним и Рораном, между Рораном и Катриной, между ними и остальными жителями Карвахолла; кроме того, это может оказаться опасным в том смысле, что ссоры отвлекут их от борьбы с Империей.
«Самое простое решение, — думал Эрагон, — попросту убить Слоана и сказать, что я нашел его в этой темнице мертвым…» Губы его задрожали, ибо ему тяжело было даже про себя произносить этот смертный приговор.
— Чего вам еще от меня надо? — спросил Слоан, вертя головой из стороны в сторону и пытаясь понять, где находится его собеседник. — Я уже и так рассказал вам все, что знаю!
Эрагон проклинал себя за эти неуместные колебания. Вина Слоана сомнению не подлежала; он был убийцей и предателем. Любой судья приговорил бы его к смертной казни.
И все же, несмотря на все эти доводы, он не мог решиться. Слоан сейчас лежал перед ним совершенно беспомощный. Слоана он знал всю свою жизнь, почти с рождения. Может, этот мясник и был человеком крайне неприятным, однако щемящие воспоминания о прошлом, которое отчасти, безусловно, было связано и со Слоаном, не давали ему покоя. Нанести сейчас Слоану смертельный удар было бы все равно что поднять руку на Хорста, или Лоринга, или на кого-то из стариков Карвахолла.
Однако Эрагон вновь приготовился произнести слова смертоносного заклятья.
И вдруг перед его мысленным взором возникло воспоминание о том, как Торкенбранд, тот работорговец, которого они с Муртагом повстречали во время своего бегства к варденам, стоял на коленях в дорожной пыли, а Муртаг несся верхом во весь опор, чтобы отсечь ему голову.
Эрагон тогда тоже возражал Муртагу, пытаясь ему помешать, и потом случившееся много дней не давало ему покоя.
«Неужели я настолько переменился, — спрашивал он себя, — что теперь и сам способен совершить точно такое же убийство? Как сказал Роран, я ведь уже убивал… Но ведь только в пылу битвы и никогда вот так…»
Он оглянулся через плечо и увидел, что Роран срубает последнюю дверную петлю в темнице Катрины. Затем, бросив на пол молот, он хотел было ударом плеча вышибить дверь, но передумал и решил попросту приподнять ее в дверной раме. Дверь чуть приподнялась, замерла и опасно качнулась.
— Помоги! Я не хочу, чтобы эта проклятая дверь рухнула на нее! — крикнул Роран.
Эрагон снова посмотрел на мясника. Времени на бессмысленные сомнения больше не было. Приходилось выбирать. Так или иначе, а выбирать ему придется…
— Эрагон!
«Я не знаю, как будет правильно». Эрагон понимал, что уже сама его неуверенность свидетельствует о том, что убить беззащитного Слоана было бы неправильно; впрочем, неправильно было бы и вернуть его варденам. Однако пока что он понятия не имел, как еще можно с ним поступить, какой третий выход, не столь исполненный откровенного насилия, может быть найден из этого положения.
Подняв руку, как для благословения, Эрагон прошептал: «Слитха», и тело Слоана сразу обмякло, наручники на бессильно обвисших руках звякнули, и он погрузился в глубокий сон. Убедившись, что заклинание подействовало, Эрагон снова закрыл дверь в темницу, запер ее и поставил возле нее магическую охрану.
«Ты чем это занимаешься, Эрагон?» — спросила Сапфира.
«Погоди, вот соберемся все вместе, и я все объясню».
«Что объяснишь? У тебя ведь никакого плана нет».
«Дай мне немного времени, и он будет».
— Что там было такое? — спросил у него Роран, когда он явился ему на подмогу.
— Слоан. — Эрагон подпер плечом дверь. — Он мертв.
— Как? — Глаза Рорана расширились от удивления.
— Похоже, они сломали ему шею.
На мгновение Эрагону показалось, что Роран ему не поверил. Затем Роран что-то проворчал и сказал:
— Ну что ж, наверно, так оно и лучше. Готов? Раз, два, три…
Вместе они вытащили тяжеленную дверь из рамы и бросили на пол в коридоре. Гулкое многократное эхо прокатилось по подземным переходам. Не медля ни секунды, Роран бросился в темницу, освещенную одной-единственной тонкой свечой. Эрагон последовал за ним.
Катрина, сжавшись в комок, сидела в дальнем углу железной лежанки.
— Оставьте меня в покое, беззубые ублюдки! Я… — Она вдруг умолкла, увидев Рорана, который шагнул к ней. Лицо ее было совершенно бледным от отсутствия солнечного света и свежего воздуха; на нем виднелись грязные потеки, и все же в эту минуту грязное бледное личико Катрины расцвело таким радостным удивлением и такой нежной любовью, что Эрагон подумал: в жизни не доводилось ему видеть лица прекрасней.
Не сводя с Рорана глаз, Катрина встала и дрожащей рукой коснулась его щеки.
— Ты пришел.
— Я пришел.
Смех, смешанный с рыданиями, вырвался у Рорана из груди, и он заключил ее в свои объятия. Они довольно долго стояли так, крепко прижавшись друг к другу.
Затем, чуть отстранившись, Роран трижды поцеловал ее в губы. Катрина наморщила носик и воскликнула:
— Ну и бородища у тебя! — Изо всех слов, которые она могла сейчас произнести, эти были самыми неожиданными, да и голос Катрины звучал настолько потрясенно и с таким удивлением, что Эрагон не выдержал и засмеялся.
Катрина, похоже, впервые заметила его присутствие. Она осмотрела его с ног до головы, остановила взгляд на его лице, которое изучала долго и с явным замешательством, потом спросила:
— Эрагон, это ты? — Я, я.
— Он теперь у нас Всадник, — сказал Роран.
— Всадник? Ты хочешь сказать… — Она запнулась; ее, похоже, ошеломило подобное откровение. Поглядывая на Рорана и словно ища в нем защиты, она подтянула его ближе к себе и спряталась ему за спину, подальше от Эрагона, и спросила у Рорана: — Но как же… как ты нашел нас? Кто с вами еще пришел сюда?