И еще много черт и черточек англичан и Англии отметишь про себя: в первые месяцы их будешь впитывать как губка. И не только в подтверждение ранее узнанного. Отложится в памяти и что-то свое, о чем ты еще не читал. Заметишь, что здесь не принято громко говорить, жестикулировать, да и вообще показывать свои чувства, если ты, конечно, не на стадионе. Заметишь, что у них иной строй фразы, что в разговоре они воздерживаются от категорических утверждений, но часто употребляют выражения: «мне кажется», «я полагаю», «мне думается», и даже в этом случае заканчивают предложения вопросительным: «…не правда ли?», «не так ли?»
Но все эти впечатления будут похожи на незаконченную мозаику, а сами англичане будут оставаться для тебя лишь иностранцами. Более знакомыми? Да. Но все же лишь иностранцами. Не помогает даже Сергей Владимирович Образцов. За время двух кратких поездок в Англию он увидел, узнал и понял, что чепуха все эти разговоры о пресловутой сдержанности англичан и что на самом деле они очень общительны. Известный человек, выдающийся артист, он был там центром внимания со стороны своих английских коллег и почитателей. Как еще могли отнестись хозяева к знаменитому гостю? В обычных же условиях англичане упрямо отказываются образцово вести себя и будто нарочно подтверждают устоявшиеся о них представления.
Месяца через два после приезда я побывал в Манчестере. Поездом туда, поездом обратно. Если бы это было в вагоне, скажем, Москва - Горький, Горький - Москва! Я узнал бы уйму вещей о своих попутчиках. Кто они, зачем едут, как живут сами, как учатся их дети. Мы вместе перекусили бы, при удаче - выпили по маленькой. Решили бы сельскохозяйственную проблему. Помогли бы архитекторам застраивать новые районы, чтобы кварталы не были похожими один на другой как две капли воды, но имели свое лицо.
Но это был поезд Лондон - Манчестер. Когда я нашел свое купе, там уже был мужчина лет тридцати, гладко причесанный, в темном, в полоску, костюме и вишневой гвоздичкой в петлице. Я поздоровался - он ответил. Я занял свое место у окна. Он достал из портфеля «Гардиан». Да, конечно, подумал я, мы же в Манчестер едем, «Гардиан» там редактируется. Вошла женщина лет сорока пяти в легком светло-сером пальто, с зонтиком, сумочкой и журналом «Куинз» в руках, в розоватой, со вкусом выбранной шляпке, прикрывавшей ее седеющие, чуть отдающие синевой и мягкими волнами уложенные волосы. Она устроилась поудобнее и начала листать свой толстый, на атласной бумаге журнал, где рекламы костюмов, пальто и прочих принадлежностей женского туалета лишь изредка перебивались небольшими статьями и рассказами. Четвертым был грузный розовощекий мужчина в твидовом пиджаке. И тотчас же вслед за ним последние два места в купе заняла молодая пара, вероятно, муж и жена.
Рассказать, что дальше было? Где, как не в дороге, быстро сходятся люди? Не в Англии, дорогой читатель, не в Англии. И рассказывать мне дальше нечего, хотя провел в тот раз в поезде десять часов и было у меня десять попутчиков (четыре на обратном пути). Вполголоса говорили между собой только «молодые». По отношению к ним третий был лишним. Остальные читали газеты, листали захваченные с собой журналы и молчали. Разговор «вспыхивал» дважды: «туда» обсудили хлеставший по окнам дождь, «обратно» - висевшую в воздухе водяную пыль, собиравшуюся на стекле каплями и стекавшую вниз косыми прозрачными струйками. И все.
«Странные люди, - посетовал я своему товарищу, «старожилу» в Англии корреспонденту «Комсомольской правды». - Даже между собой не говорят». «Что, сэр, - отвечал он. - Не совпадает с книжкой-то… Общительности ждал. А здесь не принято в знакомые навязываться. Я, знаешь, что однажды сделал, когда в Ливерпуль ехал. Вошел в купе. Все на местах. Говорю: «Разрешите представиться. Я русский корреспондент, но по-английски понимаю плохо, и вы можете разговаривать сколько угодно и о чем угодно, а не только о погоде». Задел их упрек в том, что «красного» боятся. Оценили, представь себе. Всю дорогу беседовали».