Едва ли слабее, чем французское понятие рыцарства, повлияла на характер Эдуарда I новая французская теория королевской власти, феодализма и права. Возвышение класса юристов всюду обращало обычное право в писаное, верность — в подданство, слабые связи вроде коммендации — в определенную зависимость. Но именно французское влияние, влияние Людовика Святого и его преемников, привело в порядок деспотичные теории римского права. С этим естественным стремлением эпохи, когда посредством юридической фикции «священное величество» Цезарей было перенесено на короля — главу феодальной знати — все конституционные отношения изменились. «Вызов», путем которого вассал отказывался от службы сюзерену, оказался изменой, а дальнейшее его сопротивление — «клятвопреступлением». Судебные и парламентские реформы Эдуарда I показывают, что он мог оценить здравые и благородные начала тогдашнего права, в точности, непреклонности, технической узости которого было нечто от характера короля. Он никогда не был намеренно несправедливым, но слишком часто в своем суде был придирчив, пристрастен к судейскому крючкотворству и склонен следовать букве, а не духу закона.
Эта склонность его ума в соединении с заимствованным у Людовика Святого высоким мнением о королевской власти породили худшие поступки Эдуарда I. Подчиняя здравый смысл идее величия короны, он знать ничего не хотел о правах или вольностях, не занесенных в хартии или свитки. Ему казалось невероятным, что Шотландия должна будет восстать против юридической сделки, поставившей ее национальную свободу в зависимость от условий, навязанных претенденту на ее престол, и он мог видеть только измену в сопротивлении своих баронов произвольному обложению налогами, которое терпели их отцы. Именно в подобных странностях, в удивительном смешении правды и несправедливости, благородства и мелочности нужно искать объяснение многого в поведении и политике Эдуарда I, вызывавшего потом резкое порицание.
Чтобы как следует постичь его борьбу с шотландцами, мы должны отрешиться от тех понятий, которые мы отождествляем теперь со словами «Шотландия» или «шотландцы». В начале XIV века королевство Шотландия состояло из четырех областей; каждая из них первоначально была населена особым народом, говорившим на особом языке, или по крайней мере — наречии, и имевшим свою собственную историю. Первой из них была низменная область, одно время называвшаяся Саксонией, а теперь носящая название Лотиана и Мерзы (или Украйны); в общих чертах — это пространство между Фортом и Твидом. Мы знаем, что в конце завоевания англами Британии королевство Нортумбрия простиралось от Гембера до Фортского залива и что низменная область составляла только северную его часть. Английское завоевание и колонизация здесь были так же абсолютны, как и в прочей Британии. Реки и горы сохранили, правда, кельтские названия, но наименования рассеянных по стране поселений указывали на заселение ее германцами. Ливинги и Додинги передали свои имена Ливингстону и Деддингстону; Эльфинстон, Дольфинстон и Эдмундстон сохранили память об англичанах Эльфинах, Дольфинах и Эдмундах, поселившихся по ту сторону Тивиота и Твида.
К северу и западу от этой области лежали земли туземцев. Бритты искали себе убежища за «Пустошью» — рядом бесплодных болот, идущих от Дербишира до Тивиота в длинной береговой полосе между Клайдом и Ди, составлявшей Древнюю Кумбрию. Правители Нортумбрии постоянно выступали против этого королевства. Победа при Честере отделила его от земель уэльсцев на юге; Ланкашир, Вестморленд и Кемберленд были подчинены уже во времена Эгфрита, а клочок между заливами Сольвей и Клайд, оставшийся непокоренным и носивший название Кумбрии в его позднейшем смысле, признал английское верховенство. В конце VII века казалось вероятным, что это верховенство распространится и на кельтские племена севера.