Но богатство и промышленная энергия страны проявлялись не только в росте класса капиталистов, но и в массе светских и церковных построек, отличавших ту эпоху. Церковная архитектура достигла высшего совершенства в начале царствования Эдуарда I, к которому относятся окончание постройки храма Вестминстерского аббатства и изящный кафедральный собор в Солсбери. Английский аристократ гордился прозванием «несравненного строителя»; некоторые черты искусства, развивавшегося за Альпами, быть может, проникали с итальянскими духовными особами, которых папы Римские навязывали английской церкви. В Вестминстерском аббатстве рака Исповедника, мозаичный пол и картины на стенах собора и дома капитула напоминают произведения художников школы Джотто и пизанцев.
Но даже если бы не было этого увлечения промышленностью, производительные классы не стремились к прямому участию в текущих делах управления. За отсутствием короны дела эти, естественно, согласно идеям эпохи, попали в руки знати. Определилось конституционное положение английских баронов. Без их согласия король не мог больше издавать законы, налагать подати или даже вести войну. Народ оказывал аристократии непоколебимое доверие. Бароны Англии уже не были грубыми чужестранцами, от насилия которых «сильная рука» нормандского государя должна была охранять подданных; они были такими же англичанами, как крестьяне или горожане. Своими мечами они принесли Англии свободу, и сословная традиция обязывала их считать себя ее естественными защитниками. В конце «войны баронов» вопрос, так долго смущавший королевство, — вопрос о том, как обеспечить управление согласно хартии, — был разрешен передачей дела управления в руки постоянного комитета из главных прелатов и баронов, действовавших в качестве высших сановников государства вместе с особо назначенными министрами короны. Этот комитет назывался «постоянным советом», и спокойствие королевства под его управлением в долгий промежуток от смерти Генриха III до возвращения его сына показывало, как успешно было это правление баронов.
Для характеристики новых отношений, которые они старались установить между собой и короной, важное значение имеет утверждение совета в послании, возвещавшем о вступлении Эдуарда I на престол, что это произошло «по воле пэров». Между тем сам состав нового парламента, в котором баронов поддерживали выбранные большей частью под их влиянием рыцари графств и еще верные преданиям времен Монфора представители городов, — более частый созыв парламентов, позволявший сговориться и организовать партии и дававший определенную основу для политических действий, но больше всего влияние, которое контроль над налогообложением позволял баронам оказывать на корону, — все это в конечном счете дало их власти такую прочную основу, что ее не могли поколебать даже отчаянные усилия самого Эдуарда I.
С самого начала король вступил в бесплодную борьбу с этим подавляющим влиянием, и его стремления должны были найти поощрение в перевороте, происходившем по другую сторону пролива, где короли Франции сокрушали власть феодальной знати и на ее развалинах воздвигали королевский деспотизм. Эдуард I ревностно охранял почву, уже отнятую короной у баронов. Следуя политике Генриха II, он учредил в самом начале своего царствования комиссию для исследования существующих судебных привилегий, и по ее докладу разослал разъездных судей для определения прав, на которых основывались эти привилегии. Кое-где вопросы судей встретили негативный прием. Граф Уоррен вынул ржавый меч и бросил его на судейский стол. «Вот, господа, — сказал он, — мое право. Мечом приобрели себе свои земли наши деды, когда пришли сюда с Завоевателем, и мечом будем мы защищать их».
Но король далеко не ограничивался планами Генриха II, он стремился все больше ослабить могущество знати, подняв на тот же уровень массу землевладельцев, и королевская грамота обязала всех фригольдеров, владевших землей стоимостью в 20 фунтов, принимать рыцарство из рук короля. В то время как политическое влияние аристократии как сословия, руководящего народом, усиливалось, личная и собственно феодальная власть каждого барона на его землях, в сущности, постоянно падала. Влияние короны на каждую знатную семью благодаря правам опеки и женитьбы, объезды королевских судей, все большее сужение функций феодального суда, подрыв военного значения баронов щитовой податью, безотлагательное вмешательство совета в их распри — все это больше и больше принижало баронов до уровня прочих подданных. Однако многое еще оставалось сделать. Как ни отличалась английская аристократия, взятая в целом, от феодальной знати Германии или Франции, всякому военному классу свойственно стремление к насилию и беззаконию, которое трудно было подавлять даже строгому суду Эдуарда I. Во все его царствование ему приходилось сильной рукой поддерживать порядок среди враждующих баронов. Крупные вельможи вели частные войны; для мелких и бедных баронов представляло большое искушение богатство купцов — их длинные телеги с товарами, проезжавшие по дороге.