Поэтому после смерти Елизаветы все ревностные протестанты и в Англии, и вне ее были настроены так, как люди, лелеявшие надежду на блестящую победу и вдруг увидевшие перед собой страшное и неотвратимое поражение. Мечта о преобразовании всей церкви исчезла. Границы протестантизма с каждым днем суживались, и торжеству папства не предвиделось конца. По мере того как исчезали одна надежда за другой, настроение пуританина становилось все строже и нетерпимее. Страх усиливался чувством того, что в самой английской церкви господствуют раздор и неопределенность. По мере того как из взволнованного моря показывалось новое христианство, снова начинало чувствоваться влияние Возрождения. Его голос прежде всего слышался в произведении Гукера, и выраженный в нем призыв к разуму и человечности оказал свое влияние на последующую историю английской церкви.
С одной стороны, проявлялось историческое чувство в стремлении связать религию настоящего с религией прошлого, получить часть великого наследия католической традиции. Люди, подобные Джорджу Герберту, не находили удовлетворения в сухом и строгом спиритуализме пуританства и искали пищи для набожности во внешних наслоениях, созданных вековым благочестием, в святых местах и предметах, в тиши церкви и алтаря, в благоговейном страхе таинств. Люди, подобные Лоду, не могли считать твердой почвой чисто личное отношение между человеком и Богом, составлявшее основу кальвинизма, и возвращались к признанию целого христианства, которое, несмотря на кажущиеся разделение и вражду, должно было скоро вернуться к своему прежнему единству. С другой стороны, обращение Гукера к разуму вызвало к жизни школу мыслителей философов, медленный рост которой почти терялся в шуме вероисповедной борьбы, но которой суждено было, подобно вольнодумцам позднейшего времени, оказать глубокое влияние на религиозную мысль. Пока это рационалистическое движение ограничивалось умеряющим и примирительным воздействием: вместе с Каликстом оно указывало на мелочность пунктов разногласия между христианами и на значимость пунктов согласия; вместе с Арминием оно восставало против крайних учений Кальвина и его последователей. Нельзя найти людей, более различных по стремлениям, чем позднейшие англиканцы вроде Лода и позднейшие вольнодумцы вроде Гэлса.
Но простой английский протестант одинаково ненавидел и тех, и других. Для него борьба с папством не допускала ни уступок, ни прими рения; это была борьба света с тьмой, жизни со смертью. Всякая пере мена в учении или обряде, если они вели к сближению с Римом, представлялись ему одинаково важными. В минуту торжества этот протестант допустил бы иные обряды для успокоения слабых братьев; но в эту годину поражения он смотрел на такие обряды как на измену. Опасность была так велика, что не допускала терпимости или умеренности. Теперь, когда ложь брала верх, истину можно было защитить только проведением резкой границы между ней и ложью. Пока, впрочем, еще незаметно было общего стремления менять в чем-либо форму церковного устройства или отношение церкви к государству, а было желание несколько изменить обряды богослужения, чтобы привести их в соответствие с произошедшим переходом к более резкому протестантизму.
С настроением пуритан знакомит так называемая «петиция тысячи», которую представили Якову I при вступлении его на престол приблизительно 800 священников — около ⅒ всего состава духовенства. Петиция требовала не перемен в управлении или устройстве церкви, а преобразования ее судов, устранения из служебника «суеверных» обрядов, запрещения читать апокрифические книги Священного Писания, более строгого соблюдения воскресного дня, образования и назначения хороших проповедников. Даже политики, мало сочувствовавшие религиозному настроению современников, высказывались за восстановление религиозного и национального единства при помощи церковных реформ. «Почему, — спрашивал Бэкон, — гражданский строй должен исправляться и восстанавливаться добрыми и благодетельными законами, издаваемыми каждые три года парламентом, который тотчас находит средства против порождаемых временем зол, а церковное устройство все еще остается на прежнем дне и не подвергается изменению за эти 45 или более лет?» Действительно, все ожидали, что после прекращения сопротивления королевы кое-что будет сделано. Но, хотя богословские интересы преемника Елизаветы сильно расходились с чисто светским характером королевы, он тоже решительно высказывался против всяких преобразований в церковной сфере.