Общины обвинили Ф. Бэкона в подкупе при отправлении должности. У канцлеров был обычай по окончании тяжбы принимать от выигравшей ее стороны подарки. Ф. Бэкон, несомненно, и принимал такие подарки от людей, дела которых еще не были решены, и хотя вынесенный ему приговор мог и не зависеть от этого, но сам факт их принятия лишал его возможности защищаться. Он тотчас признал себя виновным. «Я признаюсь прямо и откровенно, что я виновен в подкупе, и отказываюсь от всякой защиты». «Я прошу ваши лордства, — прибавил он, — быть сострадательными к сломанному тростнику». Наложенный на него тяжелый штраф был снят короной, но Большая печать была у него отнята, и он был лишен права занимать государственные должности и заседать в парламенте. Падение вернуло Ф. Бэкону его действительное величие, от которого так надолго его отвлекло честолюбие. «Его положение и почести, — сказал Бен Джонсон, — никогда не усиливали моего уважения к его личности; но я уважал гг уважаю его за свойственное только ему одному величие: по своим произведениям он представлялся мне всегда одним из величайших людей, в течение многих веков наиболее заслуживавшим удивления. Когда его постигло несчастье, я всегда молил бога даровать ему силу, так как величие было у него и без того». Умственная деятельность Ф. Бэкона никогда не проявлялась так сильно, как в четыре последних года его жизни. За год до своего падения он представил Якову I «Новый органон», а через год после него написал свою «Естественную и опытную историю». Он начал собрание законов и «Историю Англии при Тюдорах», пересмотрел и дополнил свои «Опыты», продиктовал собрание острот и занимался физическими опытами. Изучая действие холода на предупреждение животного гниения, он остановил однажды свой экипаж, чтобы набить снегом птицу, и подхватил лихорадку, окончившуюся его смертью.
Яков I был слишком проницателен, чтобы не понять значительности обвинения Бэкона; но враждебность Бекингема к канцлеру и признание последним своей вины не позволили монарху противиться его осуждению. Энергично выступая против под купа и монополий, парламент очень осторожно относился к предрассудкам короля в других вопросах, и даже когда деятельность его была прервана отсрочкой заседаний, парламентарии единогласно поддерживали короля в случае серьезной защиты им интересов протестантов. Перед отсрочкой один из членов произнес воинственную речь, вызвавшую такой восторг, который напомнил дни Елизаветы. Члены от общин, «подняв свои шляпы как можно выше», ответили на призыв единодушным заявлением, что для возвращения Пфальца они готовы жертвовать своим достоянием, имениями и жизнью. «Это заявление, — воскликнул один из вождей народной партии, когда оно было прочитано спикером, важнее посылки 10 тысяч человек!». На время это решение, по-видимому, придало энергии политике короля. Яков I постоянно старался вернуть Чехию Фердинанду и при посредстве Испании побудить императора к отказу от мщения Пфальцу. Теперь он на время высвободился из стен дипломатии и, угрожая войной, заставил прекратить нападение на земли своего зятя.