С такой же грозной прямотой Элиот изобразил жадность герцога, его ненасытное властолюбие, захват им всей государственной власти, пренебрежение ко всем общественным обязанностям, пользование захваченной властью в личных целях. «Желание его величества, его заведомые намерения, его действия, всенародные и в Совете, приговоры судов — все должно подчиняться воле этого человека. Ему не могут мешать никакое право, никакой интерес. При помощи государственной власти и правосудия он постоянно стремился к своим целям». Проведя живую параллель между Бекингемом и Сеяном, он закончил словами: «Вы видите, лорды, что это за человек! Вы знаете его дела, знаете, каков он! Я предоставляю его вашему суду. Мы, рыцари, горожане и мещане Палаты общин, убеждены в одном: от него исходят все наши беды, в нем их причина, в нем же должно быть и лекарство. Да погибнет стремящийся погубить всех (pereat qui perdere cuncta festinat)! Нужно раздавить его, чтобы он не раздавил всех (opprimatur ne omnes opprimat)».
Ответ Карла I был так же резок и внезапен, как и нападение Элиота. Он бросился в палату пэров и признал как свои собственные те действия, в которых обвиняли Бскингема. Элиот и Диггс были вызваны со своих мест и заключены в Тауэре. Но общины отказались заниматься общественными делами, пока не будут возвращены их коллеги, и после десятидневной борьбы Элиота выпустили, но его осво бождение послужило только подступом к закрытию парламента. «Ни одной минуты», — отвечал король на просьбу Совета об отсрочке. Последнее представление общин с просьбой навсегда отставить от службы Бекингема было встречено немедленным их роспуском (16 июня 1626 г.). По приказу короля представление было сожжено, а Элиот лишился своего вице-адмиральства. Король обратился к народу с предложением внести в виде добровольного дара ту субсидию, которую общины отказались разрешить до удовлетворения их жалоб. Но понемногу сопротивление народа росло. От одного графства за другим приходили отказы давать что-либо «иначе, как через парламент». Жители Миддлсекса и Вестминстера, когда от них потребовали повиновения, ответили громким криком: «Парламент! Парламент! Иначе нет субсидий!» Кент стоял на своем, как один человек. В Бексе судьи даже не стали требовать «добровольного дара». Вольные землевладельцы Корнуолла ответили только, что «если бы у них было по две коровы, они продали бы по одной из них для помощи его величеству по призыву парламента».
Неудача в получении добровольного дара заставила Карла I открыто нарушить закон: он начал сбор принудительного займа. Были назначены комиссары для определения суммы, которую обязан был внести каждый землевладелец, и для допроса под присягой всех отказывавшихся. Были применены все способы убеждения и насилия. Ставленники Лода требовали с амвона «беспрекословного повиновения». Доктор Мэнуэ ринг проповедовал перед самим Карлом I, что король не нуждается в согласии парламента на обложение и что сопротивление воле короля влечет за собой вечное осуждение. Бедных людей, отказывавшихся платить, забирали в войско или во флот. Упорных торговцев сажали в тюрьмы. Бекингем взял на себя задачу запугать знать и дворянство. Сопротивление судей король встретил немедленной отставкой главного судьи Кру. Но в стране всюду встречалось сопротивление. Масса верных графств не слушались короны. Фермеры Линкольншира прогнали комиссаров из города. Шропшир, Девон и Уорикшир отказали начисто. Восемь пэров, с лордами Эссексом и Уорвиком во главе, отказались подчиниться обложению как незаконному. Двести провинциальных дворян, упорства которых не удалось сломить переводом из тюрьмы в тюрьму, были вызваны в Совет. Перед ним начал свое патриотическое поприще, сделавшее его имя дорогим для англичан, Джон Хемпден, пока только молодой помещик Бекингемшира. «Я готов, пожалуй, заплатить, — сказал он, — но боюсь навлечь на себя проклятие Великой хартии, которое должно читаться дважды в год против ее нарушителей». За этот протест он был наказан таким строгим заключением в Гэт-хаузе, «что потом никогда уже не выглядел прежним человеком».
При растущем недовольстве и угрожающем банкротстве Бекингема мог спасти только крупный военный успех, и он снарядил отряд в 6 тысяч человек для самого безумного и неудачного из всех своих предприятий. В великой борьбе с католицизмом все надежды протестантов основывались на союзе Англии с Францией против дома Габсбургов. Но в конце концов высокомерие и ошибки фаворита поссорили его с союзниками, и Англия вдруг оказалась в состоянии войны и с Францией, и с Испанией. Французский министр, кардинал Ришелье, при всем желании сохранить союз с Англией был убежден в том, что первым шагом к деятельному вмешательству Франции в европейскую войну должно служить восстановление внутреннего порядка, а для этого нужно было подчинить протестантский город Ла-Рошель, поднявший восстание. В 1625 году англичане помогали французским войскам, хотя и неохотно. Теперь Бекингем увидел возможность легко приобрести в Англии популярность, поддерживая сопротивление гугенотов. Англичане сильно сочувствовали им, и он решил воспользоваться этим, чтобы доставить оружию короля такое торжество, которое подавило бы всякое сопротивление в стране. Под его командой на выручку Ла-Рошели отплыл флот из сотни судов. Как ни внушительна была эта сила, но экспедиция оказалась столь же неудачной, сколь и неблагоразумной. После безуспешной осады замка Сен-Мартен английские войска были вынуждены отступать к своим кораблям по узкой плотине, и при этом они потеряли 2 тысячи человек, а неприятель ни одного.