Парламент, как и следовало ожидать, был на другой стороне и запретил законом воскресные увеселения. Общее настроение народа, несомненно, склонялось к более строгому соблюдению дня, как вдруг Лод прекратил спор. Он вызвал на заседание Совета главного судью Ричардсона, вводившего закон в западных графствах, и сделал ему такой резкий выговор, что старик вышел, жалуясь, будто его чуть не задушила пара льняных рукавов. Затем Лод велел всем священникам читать с амвона указ в пользу воскресных развлечений. Одному пуританскому священнику пришла в голову остроумная мысль: он прочел указ и затем заметил многозначительно: «Вы слышали, люди добрые, чтение закона Божия и веление человеческого. Слушайтесь, какого вам угодно». Но большинство отказалось подчиниться воле архиепископа; этого, без сомнения, и ожидал Лод. Пуританские священники были вызваны на Высокую комиссию и подверглись запрещению или отставке; в одной Порвичской епархии были лишены приходов тридцать священников.
Устранение пуритан из рядов духовенства служило только предисловием к настоящей цели, которую имел в виду архиепископ, — к подготовке воссоединения с католицизмом через возвращение духовенства к католическим учениям и обрядам. Лод публично выражал свое предпочтение безбрачным священникам перед женатыми. Некоторые епископы и большая часть нового духовенства, заменившего устраненных пуританских священников, защищали такие учения и обряды, которые реформаторы признавали чисто католическими, — например тайную исповедь, действительное присутствие при причащении, молитвы за усопших. Один пре лат, Монтегю, серьезно высказывался за примирение с Римом; другой, Гудмен, перед смертью признал себя католиком. В то же время Лод неутомимо старался вернуть духовенству то гражданское и политическое положение, какое оно занимало до нанесения ему рокового удара Реформацией. В архиве его епархии находится большой дорогой том пергамента, содержащий копии с документов Тауэра, которые касались привилегий духовенства.
Составление его было указано в дневнике Лода в числе той «двадцати одной мысли, которую с помощью божией он вознамерился исполнить», а также тех пятнадцати, которые перед своим падением он мог назвать исполненными. При его содействии возродилась давно пришедшая в упадок власть епископских судов. В 1636 году ему удалось склонить короля к назначению на высший гражданский пост королевства на место лорда казначея — прелата Джаксона, епископа Лондонского. «Должности этой церковники не занимали со времени Генриха VII», гордо замечал Лод. «Молю Бога, чтобы Он позволил ему занимать ее с честью для церкви, с пользой и удовольствием для государства. Если теперь церковь не удержится на этой высоте, клянусь Богом, я не могу больше ничего для нее сделать». Стремясь распространить в духовенстве учение, более близкое к католическому, он в то же время старался ввести в общественное богослужение пышность католицизма.
Поведение Лода в собственном доме в Ламбете с чрезвычайной живостью обнаруживало спокойное мужество, с которым он шел наперекор религиозному настроению эпохи, когда в умах большинства людей духовная сторона богослужения преобладала над эстетической и обрядовой. Случай, произошедший при первом вступлении сто в Лам бет, люди считали роковым предзнаменованием: при переправе через реку перегруженный паром опрокинулся, и хотя лошади и слуги были спасены, но карета архиепископа осталась на дне Темзы. Хотя новый примас тщательно отмечал все предзнаменования, они ни на минуту не вызывали у него колебаний. Он хвалился тем, что первым его шагом было возобновление капеллы; это возобновление в том виде, как его произвел Лод, было простым разрушением всего сделанного там его предшественниками со времени Реформации. Ламбетская церковь была одним из замечательнейших церковных зданий эпохи; с времен Кранмера в ней ежедневно служили все примасы, и ее «посещало большое число дворян, судей, духовных особ и лиц всякого рода, иностранцев и туземцев». Но постепенно из нее исчезла всякая внешняя пышность. При Кранмере из окон были выломаны разрисованные стекла. Во время Елизаветы стол для причастия был перенесен на середину капеллы, а жертвенник устранен. При Якове I архиепископ Эббот нанес окончательный удар по всем проявлениям пышного обряда. При причащении перестали надевать ризы как особое облачение. Примас и его капелланы перестали кланяться при упоминании имени Христа. Орган и хор были уничтожены, и служба дошла до простоты, которая могла удовлетворить самого Кальвина.