Интересна оценка переворота прусского короля Фридриха II, приведенная С.М. Соловьевым. «По справедливости, – заявлял король, – императрице Екатерине нельзя приписать ни чести, ни преступления этой революции: она была молода, слаба, одинока, она была иностранка, накануне развода, заточения. Орловы сделали все; княгиня Дашкова была только хвастливою мухою в повозке. Екатерина не могла еще ничем управлять; она бросилась в объятия тех, которые хотели ее спасти. Их заговор был безрассуден и плохо составлен, – продолжал Фридрих II, – отсутствие мужества в Петре, несмотря на советы храброго Миниха, погубило его: он позволил свергнуть себя с престола, как ребенок, которого отсылают спать»175.
Обратимся еще раз к письмам Екатерины к Понятовскому. В одном из них она делилась своими планами на будущее. «Мое существование состоит и будет состоять в том, – писала она, – чтобы не быть под игом никакого двора … заключить мир, привести мое обремененное долгами государство в наилучшее состояние, какое только могу, и это все». Столь благородные цели императрица предполагала осуществить с помощью доверенных лиц. В их число входили: сенатор из Коллегии иностранных дел Бестужев, с которым императрица, тем не менее, советовалась «лишь для виду»; преданный гетман К.Г. Разумовский; «самый искусный, самый смышленый и самый ревностный человек при дворе» Панин, а также президент мануфактур-коллегии Ададуров. По мнению Екатерины, все они «герои, готовые положить свою жизнь за Отечество и столь же уважаемые, сколь достойные уважения». Однако самым главным для императрицы была их лояльность: они должны были делать только то, что она им «диктовала». «Я их всех выслушиваю, и сама вывожу свои заключения», – утверждала императрица176. В то же время Екатерина уже начинала тяготиться опекой и чрезмерной вниманием со стороны приближенных. «Могу вам сказать, – сообщала она Понятовскому в письме от 9 августа 1762 г., – что все это лишь чрезмерная ко мне любовь их, которая начинает быть мне в тягость. Они смертельно боятся, чтобы со мною не случилось малейшего пустяка. Я не могу выйти из моей комнаты без радостных восклицаний. Одним словом, – заключала Екатерина, – это энтузиазм, напоминающий собою энтузиазм времен Кромвеля»177.
Теперь обратимся к рассмотрению реакции на свершившийся переворот со стороны официального Лондона. В своем письме к государственному секретарю Г. Гренвилю от 13 июля 1762 г. Р. Кейт отмечал, что «был поражен этим внезапным переворотом». «Не говоря о личной моей признательности императору за все доказательства его милости и внимания ко мне, – продолжал посланник, – я опасаюсь, что перемена правительства отразится на общем ходе дел в Европе, в особенности же на сношениях с королем прусским». Кейт обещал сообщать в Лондон сведения, какие ему только удастся получить при дворе. В то же время он беспокоился за свое положение, поскольку «не имел счастья пользоваться расположением императрицы», а потому опасался, что от этого пострадают государственные дела и просил, «как можно скорее» о своем отзыве 178. На этот раз просьба посланника была удовлетворена. 4 августа 1762 г. Гренвиль известил Кейта, что ему на смену в скором времени прибудет граф Бэкингэмшир, а пока поручал посланнику скорее отправиться к петербургскому двору и, испросив аудиенцию у императрицы, вручить верительную грамоту от короля «любезнейшей сестре нашей императрице русской». В дополнение к «уверениям в ней заключенным» посланнику предлагалось высказать императрице «высокое уважение» и «преданность» короля Великобритании, а также его искреннее желание «продолжать тесную дружбу и согласие между правительствами».
Государственный секретарь Гренвиль переслал Кейту копию ответа короля на сообщение императрицы о вступлении на престол. Монарх извещал, что в письме императрицы заключались «сильнейшие уверения» в ее расположении поддерживать с Великобританией мир и согласие, и потому требовал от посланника «постоянно доказывать словом и делом», что чувства Георга III по этому предмету «совершенно сходны с чувствами императрицы», и что он желает и всегда готов вступить с ней в переговоры и испрашивать ее совета, «касательно всех мер, действительно клонящихся к взаимным интересам» владений обеих империй.