Джорджия издает сдавленный звук, печенье попадает не в то горло. Девушка несколько раз кашляет, становясь ярко-красного цвета. Делает глоток воды из стакана, который я налил себе перед тем, как она вошла в дверь.
— Она хочет поговорить со мной? — Сглатывает, вытирая крошки от печенья на руках о спортивные шорты. — Эм. Ладно...
Медленно, как будто идя в похоронной процессии, Джорджия подходит ко мне и протягивает руку за мобильным телефоном.
— Алло?
Она делает паузу, внимательно слушая, что говорит мама, ее лицо все еще красное от застрявшего печенья, смущения и смирения. Я ни за что на свете не могу представить, что, черт возьми, мама говорит ей, и ожидание, чтобы выяснить это, оказывается пыткой.
— Да, мэм. — Джорджия кивает. — Спасибо. — Пауза. — Да, это он. — Она смотрит на меня с кроткой улыбкой на лице; это сбивающая с толку улыбка, которую я не могу прочитать. Это улыбка сожаления, или ободряющая улыбка, или…
— Вы уверены, миссис... э-эм, леди Джонс, э-эм... — Она запинается, не зная, как обратиться к моей матери. — Я не думаю, что это было бы... — Мама, должно быть, прервала ее, потому что ее голос затихает, предложение не закончено. — Вы уверены? — Пауза. — Это всего за несколько коротких недель. Может быть, я могла бы заставить это сработать, но... — Она снова замолкает, и от разочарования, что моя мать говорит о Джорджии, у меня сжимается грудь. — Конечно, я так и сделаю.
Она молчит еще несколько мгновений, затем:
— С вами тоже было приятно поговорить. Хороших выходных, мэм.
Джорджия такая вежливая, и я молча смотрю на нее, когда она протягивает мне мой мобильный, кладя его мне на ладонь.
Я подношу его к уху.
— Она повесила трубку. — Моя жена-соседка смеется, хотя этот звук пронизан нервами и напряжением.
Коктейль беспокойства, если хотите.
— Ну? — спрашиваю я. — Что она сказала?
— Прости, но... мы можем поговорить об этом позже? Пожалуйста? У меня голова идет кругом. — Джорджия выходит из комнаты, прижав по два пальца к вискам. — Я собираюсь принять ванну.
Ванну.
Хорошо.
Да, конечно — я могу подождать, пока она закончит отмачиваться, чтобы узнать свою судьбу. Узнать, о чем они с моей матерью говорили, что, по мнению Джорджи, могло бы сработать.
Похоже, она летит со мной в Британию.
Ей просто нужно больше времени, чтобы привыкнуть к этой идее.
— А вот и ты.
Джорджия смотрит на меня, отмокая в ванне, окруженная таким количеством пузырьков, что я не вижу ее сисек.
— Спасибо. — Она берет бокал с вином, который я протягиваю ей, и без колебаний делает маленький глоток, закрывая глаза, когда опирается головой о край ванны. — Думаю, мне это нужно.
— Думаю, нам обоим.
Последние шесть дней были не такими напряженными, как телефонный звонок от моей матери. Мы практически не обращали внимания на нависшую над нами угрозу аннулирования брака, и мама обрушила ее на нас, как ведро холодной воды на тренера после победного матча.
Никто из нас ничего не говорит, пока мы вместе находимся в ванной, пузырьки постепенно растворяются. В конце концов вода остывает, и Джорджия просит меня передать ей полотенце.
Я передаю его и оставляю девушку одну, а сам иду к шкафу, чтобы взять треники и футболку — то, во что можно переодеться после душа.
— Думаю, что нам обоим нужно лечь спать пораньше.
Она кивает, заворачиваясь в полотенце.
Через час Джорджия забирается ко мне в постель во фланелевых шортах и майке, длинные волосы высушены и расчесаны.
Она вздыхает и ложится лицом ко мне, упираясь подбородком в ладони.
И еще.
Она надела свое обручальное кольцо...
...что делала всего несколько раз с тех пор, как мы вернулись.
— Что? Оно красивое, и, возможно, у меня больше никогда не будет такого красивого кольца, — сказала она мне в тот вечер, когда я застал ее в нем во время написания статьи по массовым коммуникациям.
Бриллиант сверкал и переливался под светом лампы на ее столе.
Я наблюдал из дверного проема, как девушка протягивает руку, поворачивая ее то так, то эдак.
— Твоя мама хочет со мной познакомиться.
Я кивнул.
— Они все хотят. Боюсь, что она... — Давайте подумаем, как мне это сказать. — Мама могла рассказать нескольким людям, что я женился. Не знаю точно почему, но думаю, она потеряла надежду, что я когда-нибудь женюсь.
Джорджия удивленно смотрит на меня.
— Потеряла надежду? Тебе только двадцать два!
Ее выражение ужаса заставляет меня рассмеяться, и я протягиваю руку, чтобы убрать волосы, упавшие ей на глаза.
— Это просто такое поколение, — объясняю я, но безрезультатно.
Джорджии это не нравится.
— Такое поколение? Твоим родителям не девяносто лет, им сколько — пятьдесят? Может быть? Почему они так озабочены тем, чтобы женить тебя, что позволили тебе остановиться на ком-то, кого в глаза не видели?
Я останавливаю ее. Она такая дерзкая.
— Что еще сказала мама?
— Она хотела бы со мной встретиться и с радостью оплатит перелет. Первым классом, конечно, чтобы мне было удобно. Как только закончится семестр. — Джорджия делает паузу. — Она хочет устроить посиделки.
— Что?
— Она сказала, чай с несколькими друзьями.
— Чай с несколькими... нет. Ни в коем случае. Скорее всего, она собирается устроить тебе засаду с девичником. Возможно, пригласит чопорную подружку Джека, Кэролайн, которая тебе до слез надоест, к тому же она бешеная стерва.
У Джорджии открылся рот.
— Эшли! Не могу поверить, что ты только что это сказал!
— Что? Часть про девичник или ту, где назвал девушку Джека стервой?
— Все. — Джорджия смеется, и я расслабляюсь.
Фух, она не собирается злиться на меня за ругательства, хотя теперь, когда она указала на это, я чувствую себя немного виноватым.
— Прости, но... она такая. Изворотливая стерва.
— По крайней мере, она не из тех, кто сходит с ума в Городе Грехов и выходит замуж за своего соседа. — Джорджия опускает голову на мою руку и тяжело вздыхает. — Я думаю, что поехать с тобой домой было бы огромной ошибкой.
— Почему?
Это очевидно, но мне хочется услышать ее причины.
Девушка поднимает голову и смотрит на меня.
— Потому что твоя мама начнет надеяться, а потом все будут разочарованы, когда брак будет аннулирован. Нам двадцать два года, черт возьми. Это безумие.
— Множество людей вступают в брак в возрасте двадцати лет.
Я забываю о том, что мы с Джорджией не признавались друг другу в любви с той ночи, когда сбежали. С тех пор мы не повторяли те пьяные признания в любви.
Что...
Не предвещает ничего хорошего, не так ли?
Но это возможно. Мои родители поженились, когда маме было восемнадцать, а папе — двадцать три, связанные, в основном, долгом и всеми этими злоключениями из-за титула, но также безумно влюбленные. То было другое время, хотя прошло всего несколько десятилетий.
К тому же, по словам папы, мама не подпускала его к себе, пока они не поженились, а он хотел ее трахнуть.
— Она сказала что-нибудь еще?
Должно быть, да — Джорджии едва удалось вставить хоть слово.
Моя соседка-супруга целует кончик моего подбородка.
— Многое о том, как они хотят со мной познакомиться и не могут поверить, что мы сбежали без надлежащей свадьбы. — Она хихикает. — Как будто мы тайно встречались с самого начала.
Мы не встречались, даже немного.
— Я хочу встречаться с тобой.
Она смотрит вверх, наши лица в паре сантиметров друг от друга.
— Правда?
— Конечно, хочу. Я знаю, что уже поздновато, но хочешь ли ты быть моей девушкой?
— Эшли... ты говоришь это, чтобы не чувствовать себя виноватым за то, что мы напились и поженились?
— Что? Нет. — Вот чудная. — Нет, мне хочется встречаться с тобой. Как ты думаешь, зачем я отправился в ту дурацкую поездку? Меня безумно влекло к тебе, и я не видел другого выхода, учитывая, что ты живешь здесь.
— Ты не хотел переходить черту.
— Нет, это было бы... дурным тоном.