«Череповец имеет все права считаться важной вехой в жизни Иосифа Бродского, — считает автор выставки в художественном музее к семидесятилетию поэта Светлана Пономарева. — В большинстве биографий поэта, русских и иностранных, наш город упоминается уже во второй строчке: родился в Ленинграде, блокадные годы провел в эвакуации в Череповце. И пусть маленький Бродский прожил здесь относительно недолго, свое влияние город, безусловно, оказал. Сюда привезли слабого, заморенного голодом ребенка, а в Ленинград он возвращался щекастым румяным мальчиком, что хорошо видно на фото».
Если бы не было в жизни Череповца, вполне может быть, не было бы и Бродского — нобелевского лауреата. Есть разные версии, когда именно Бродские, Иосиф и его мать, приехали в город. Сама Мария Моисеевна указывает на декабрь 1941 года, но биографы, включая Льва Лосева, считают, что это случилось уже весной 1942-го. С продолжительностью череповецкого пребывания та же история: в интервью Соломону Волкову Иосиф Бродский предположительно заявляет: «На короткий срок, меньше года, в Череповец». В автобиографии для НКВД, которую уже после возвращения из Череповца вместе с партийной характеристикой заполняла мать Иосифа и в которой вряд ли Мария Моисеевна стала бы что-то сочинять, она пишет, что приехала в эвакуацию в Череповец в декабре 1941 года, а вернулась в Ленинград в самом конце 1944 года. Значит, так оно и было. Это вольный поэт в американской эмиграции мог вольно вспоминать, что вроде бы он был в Череповце меньше года. Для подотчетных документов в сталинское время такие вольности со сроками были недопустимы. «Дом, где жили эвакуированные, — пишет Виноградов, — также неизвестен — поэт упоминает в воспоминаниях деревянный дом на улице Ленина, который ныне вытеснен пятиэтажками. Зато можно с уверенностью говорить о том, чем занималась мать Бродского, пока сынишка катался с горок: работала секретарем в местном лагере НКВД № 158, куда была определена за знание немецкого языка. Третьим членом семьи во время жизни Бродских в Череповце была няня. Видимо, из местных жительниц. Ее фигура в последние десятилетия стала очень активно упоминаться в исследованиях жизни и творчества Бродского».
Внесу уточнения: во-первых, с Марией Моисеевной и Осей в эвакуацию в Череповец приехали еще ее мать и отец, бабушка и дедушка поэта. Во-вторых, его череповецкая няня, молодая и крепкая женщина по имени Груня, очевидно и возила крестить малыша, что я постарался исследовать во время поездки в Череповец. Местным краеведам я посоветовал получше поискать эту череповчанку, которая, возможно, и до сих пор жива. Или же ее родственники, дети, внуки могли слышать воспоминания бабушки. Наверняка няня Груня дожила до нобелевской славы ее маленького воспитанника Оси, что-то и порассказывала своим детям. Уверен, мы еще узнаем точно, когда и где в Череповце крестили в 1943 году маленького Осю Бродского.
В Череповец я приехал, списавшись заранее с местным краеведом, моей доброй знакомой Зиной Леляновой. У нее и остановились вместе с женой — у нее и ее рыжих котов, которых она обожает, как и Иосиф Бродский. С Зиной вместе мы походили и по улице Ленина, где когда-то в деревянном доме в полуподвальном помещении жили Бродские, и по Новому переулку, куда они переехали из тесноты в более просторный дом Басалаевых. Погуляли мы и в ныне сохранившейся Макарьинской роще, возле которой размещался лагерь для военнопленных, где работала секретарем управления лагеря Мария Моисеевна и куда она неоднократно привозила сына Осю. Значит, не так уж плохо содержали финских и немецких пленных, если мама привозила прямо в лагерь своего маленького сына.
Я понимаю, почему и сам поэт, и его биографы никогда не упоминали об этом месте работы — мол, надо же, мать нобелевского лауреата, оказывается, работала в НКВД… Я лично не вижу в этом факте ничего особо компрометирующего. Во-первых, в Советском Союзе в лагерной системе работали многие, и далеко не все из них совершали какие-то жестокости и гнусности. Во-вторых, по воспоминаниям пленных финнов, их жизнь в череповецком лагере № 158 мало чем отличалась от всего советского быта в годы войны. В своей хронике Валентина Полухина комментирует: «Это был лагерь для немецких военнопленных. Очевидно, сыграло роль то, что Мария Моисеевна знала немецкий язык». Биограф опять ищет оправдательную интонацию. Но, во-первых, все-таки работала Мария Моисеевна не переводчиком, а секретарем в управлении лагеря, а во-вторых, в основном в череповецком лагере содержались не немцы, а финские военнопленные, вряд ли знающие немецкий язык. Читаю в документах той поры: «Начальнику Управления НКВД по делам военнопленных и интернированных майору государственной безопасности тов. Сопруненко не позднее 20 июня 1942 г. организовать лагеря-распределители для приема, всесторонней обработки и дальнейшей переотправки военнопленных: а) для Карельского и Волховского фронтов — Череповецкий лагерь в г. Череповце Вологодской области, на базе существующего Череповецкого спец-лагеря НКВД; назначить начальниками и комиссарами лагерей — распределителей Череповецкого: начальником — капитана госбезопасности тов. Королева, комиссаром — старшего майора милиции тов. Щербакова».