— Он придет. Он придет даже в том случае, если он — Вальдо. Но это не тот случай!
Глава тринадцатая
Никогда раньше Барт Хейден не чувствовал себя так плохо, как в это утро. И виной тому был не столько алкоголь, сколько непродолжительный сон.
Он принял холодный душ, выпил чашку крепкого кофе и стал одеваться.
Принимая во внимание пасмурное, дождливое утро, он выбрал самый нейтральный из своих одиннадцати цветастых жилетов — чудо из черного шелка, украшенное понизу аппликацией из темно-красных роз. Надев плащ и нахлобучив на голову старую мятую шляпу, предназначенную для дождливой погоды, он повел старого Бонзу на улицу. Бонза не любил дождь и не любил, когда его будили спозаранку. Он до предела натягивал поводок и с хитрым удовольствием не спешил с осуществлением своих естественных надобностей, заставляя Барта мокнуть под дождем.
Хейден не мог вспомнить, когда в последний раз он видел 42-ю улицу в столь ранний час. Большинство лавок и магазинов было еще закрыто. Когда в конце концов старый Бонза справил свои надобности, Барт потащил его в квартиру. Открыв дверь, он впустил бульдога внутрь, повернул ключ в замочной скважине и пошел вниз по лестнице.
В кафе он позавтракал яичницей с беконом, выпил три чашки кофе, после чего почувствовал себя лучше и, расплатившись с официанткой, направился в турецкие бани Карнака.
Пожилой мужчина с невероятно огромным торсом с трудом поднялся со стула, опираясь на два костыля. Его звали Банко. Когда-то он был чемпионом и звездой греко-римской борьбы.
— Все в порядке, Банко? — спросил Барт.
— Не очень, Барт, — ответил он. — Всю ночь я ругался с патроном и в результате потерял восемь оплачиваемых дней.
— Ты был в карауле вчера вечером?
— Нет, вчера работал Солджер. Ему захотелось поиграть в карты, а у меня так ломило поясницу, что уснуть не было ни одного шанса. Я спустился сюда и составил ему компанию. А чем можно заняться ночью, если не картами? В былые времена сюда приходили спортсмены и богатые люди, которые пили шампанское из туфелек прекрасных дам. Приходили боксеры и жокеи, чтобы сбросить вес. Сейчас, кроме пьяниц и педерастов, сюда никто не ходит.
— У вас наверху как раз находятся два алкоголика под присмотром старого шефа-сержанта, — сказал Барт.
— А, значит, вы в курсе… Сегодня ночью один из них улизнул. Старый сержант пошел его искать, но не нашел. Но через несколько часов клиент возвратился мертвецки пьяным. Этот охламон — бывший полицейский. Он рыдал здесь как девчонка. Он все время совал мне под нос газету с фотографией малышки, которую убил Вальдо, и все время повторял: «Я знал ее. Я любил ее». Он был готов для ледяного душа, этот парень.
— Больше он ничего не говорил?
— Ничего. Так как я крепче его стоял на ногах, я подвел его к лифту, отвез наверх и втолкнул в кабинку.
Барт нащупал несколько купюр в кармане.
— Номер кабины?
— 312-й, — ответил Банко. — Я подниму тебя на лифте.
— Не стоит. Пойду по лестнице.
Банко поблагодарил его за деньги, но вид у него был печальный и растерянный. И тут Барт вспомнил, что забыл задать ему ритуальный вопрос.
— Скажи, Банко, ты ведь на самом деле был сильнее всех? — спросил он, пряча улыбку в уголках рта.
В глазах старого борца полыхнуло пламя старых воспоминаний.
— Хороши были братья Зибиско, — сказал он. — Мало в чем уступал им Левис Душитель. Но великим чемпионом был Джо Стингер. Это была личность, Джо Стингер. Он не имеет ничего общего с сегодняшними надушенными клоунами с мягкими животами и перекрашенными волосами, которые имеют наглость называть себя борцами. Он был самым сильным!
Старик слегка приподнял подбородок и с гордостью добавил:
— Это он, Джо Стингер, переломал мне поясницу.
Барт поднялся на второй этаж и остановился перед дверью с номером 312. Он был необычайно удивлен, услышав за дверью стрекот пишущей машинки. Постучал. Дверь открыл старый сержант. На его бульдожьем лице лежала печать усталости, но одновременно оно светилось гордостью. Эдди О’Греди отбросил со лба наполеоновскую челку и заявил:
— Старый сержант выполнил свою миссию, капитан. В настоящий момент Грехем кропает для вас отчет.
В тесной, непроветриваемой кабине нечем было дышать. От едкого, кислого запаха пота к горлу подступала тошнота.
Фриц Грехем, одетый только в трусы, энергично печатал на машинке, стоявшей на обшарпанном столе. На одном из топчанов, устремив в потолок невидящие глаза, неподвижно лежал Клаймитс. Своим видом он напоминал плохо забальзамированный труп.