— Кажется, я догадываюсь из чего она. Погасите-ка фонарь, Василь Петрович.
Фонарь погас. В темноте обе маски опять начали светиться слабым неподвижным светом.
— Да, это гнилушка, — уверенно сказал Холмин.
— Какая гнилушка? — спросил Дохватов.
— Обыкновенная. Из лесу. Гнилое, трухлявое дерево.
— Верно, Шура. Ловкую штуку они с гнилушкой придумали.
Холмин вспомнил о Тюхе-Митюхе.
— А где же наш участковый милиционер?
— В самом деле, где он? Со мной рядом в кустах сидел. Может, помер со страху? — забеспокоился агент.
Он лучем фонаря провел по кустам. Под одним из них они увидели милиционера, сидящего на корточках, закрыв лицо руками. Рядом на земле валялся наган.
— Эй, участковый! — крикнул Дохватов. — Мертвецкое представление окончено. Вылазь да наган подбери.
Тюха-Митюха вылез из кустов, весь дрожа, и спросил заплетающимся языком:
— Где они?
— Померли. Больше бродить не будут, — успокоил его агент и, вдруг, заторопился:
— Шура! Нам нужно спешно ехать.
— Куда?
— После объясню.
Он сунул маску в руки милиционеру.
— Держи, участковый. Сохранишь, как вещественное доказательство. Другую мы заберем с собой. Трупы не трогать. Поставить охрану из осодмильцев. Окружающее население не подпускать.
— Следовало бы этих мертвецов показать дубовичанам, — заметил Холмин.
— Ты думаешь? — обернулся к нему Дохватов.
— По моему очень невредно. Пусть посмотрят, кто их в колхоз загонял.
— Верно. Участковый! Интересующихся от трупов не отгонять. Пускай только руками не лапают. Желающим давать объяснения. Ясно-понятно?
— Понятно, товарищ начальник.
— Пошли на вокзал, Шура, Может, еще успеем к поезду…
7. Товарищ Котиный
— Куда мы едем? — спросил Холмин Дохватова.
Отдуваясь и вытирая пот со лба, агент сказал: — Погоди, Шура. Дай немного передохнуть. Совсем запарился…
Им повезло. Поезд «выбился из графика» и через полустанок проходил с опозданием. Агенту и репортеру удалось на-ходу вскочить в последний вагон. Сунув под нос обер-кондуктору свое служебное удостоверение, Дохватов потребовал:
— Отдельное купэ.
Это его требование было сейчас же выполнено.
— Едем мы, Шура, — заговорил агент, отдышавшись, — в районный центр, к самому товарищу Котиному.
— Зачем?
— А затем, чтоб в тюрьму не сесть?
— В тюрьму? За что же нас туда сажать?
— Есть за что. Уголовное дело с бродячими мертвецами превратилось в политическое. Поскольку же в нем замешан районный уполномоченный ГПУ, то он очень захочет нас изолировать. А чтоб этого не произошло, мы должны с ним поговорить и его запугать.
Репортер с сомнением покачал, головой.
— Мы? Запугать гепеушника?
— Думаешь, не выйдет? Еще как. Нужно только на него навалиться нахрапом. Взять на испуг, на горло, на пушку, на Бога. Слушай, Шура. Ты — человек верующий и я тоже не без веры. Но, когда я Котиному про Бога напомню, не вмешивайся и не возражай. Только поддакивай. Иначе — сядем. Ясно-понятно?
— Понятно, но не очень ясно.
— Ладно. Потом прояснится…
Поезд, «выбившийся из графика», шел медленно, подолгу простаивая на станциях, и агент с репортером добрались до районного центра только часа через три. Дохватов с вокзала позвонил по телефону в областной Уголовный розыск и вызвал шофера:
— Сеня! Ты? Спешно выезжай сюда, ко мне. Да! В район. Остановишься у дома уполномоченного ГПУ и дашь три длинных гудка. Машину гони на всю скорость. От этого зависит мое существование. И в пути, чтоб никаких аварий. Иначе — башку отвинчу. Ясно-понятно?
Телефонная трубка в ответ громко крякнула.
У районного уполномоченного ГПУ, товарища Котиного была поза пресыщенного жизнью древно-римского патриция, а физиономия — крупного выдвиженца из мелких сухопутных клешников из тех самых, которых в первые годы советской власти называли «красой и гордостью революции». Эту физиономию заботливо и упорно холили, но, из-за грубости черт, дурного цвета кожи, нескольких шрамов и множества угрей, так и не смогли выхолить.
Принимая Дохватова и Холмина в своем кабинете, он возлежал в кресле за столом и лениво цедил сквозь зубы:
— Это вы хорошо сделали, граждане поднадзорные, что сами явились. А я хотел было уже за вами людей посылать.
— На какой предмет? — осведомился Дохватов.
Уполномоченный ГПУ изменил позу. Теперь он не возлежал о восседал в кресле, цедя слова со зловещей значительностью:
— На предмет вашего ареста. По обвинению в превышении власти и в противодействии хозяйственно-политическим мероприятиям органов ГПУ.