Продираясь сквозь толпу, милиционер пытался придать своей физиономии начальственное выражение, а своему голосу такой же тон, но это у него не получалось. Физиономия, по обыкновению, оставалась растерянно-сонной, а голос звучал пискливо и неубедительно:
— Граждане! Почему скопившись? По какому случаю? Кто позволил толпиться?
— Тут гармониста зарезали! Пашку! — крикнули ему из толпы.
— Кто зарезал? — обернулся на голос милиционер.
— А уж это вы должны узнать, — послышался другой голос.
— Мы и узнаем. Без ваших указаниев. Не толпись, граждане! Разойдись по домам!
— Тоже властя! Насобачились народ разгонять. Лучше-б ловили бандитов. До их у вас, небось, руки коротки. Тюхи-Митюхи!
Услышав обидное прозвище, милиционер пришел в ярость и заорал:
— Давай разойдись, граждане! Протокол составлю! Штрафы накладать буду!
Угроза штрафов подействовала. Толпа стала редеть. Отделившийся было от милиционера одноглазый Кондратий, сновавший в толпе, переговариваясь о чем-то с несколькими парнями комсомольского возраста и активистской внешности, поспешно подошел к нему.
— Товарищ участковый! Имею важную информацию.
— Об чем?
Осодмилец, наклонившись к уху милиционера, взволнованно что-то ему зашептал. Выслушав своего помощника, милиционер с радостью и одобрением хлопнул его по плечу.
— Это ты правильно, товарищ Кондратий. Молодец. Умеешь работать.
Затем произошло то, чего ни Холмин, ни Дохватов никак не ожидали. Бесцветные рыбьи глаза «блюстителя порядка» и его указательный палец поочередно уперлись в них; эти взгляды и жесты сопровождались приказанием:
— Вы, гражданин, и вы тоже. А ну, давайте пройдемся со мной.
— Куда это? — удивился Дохватов.
— В сельсовет. На предмет разбора дела.
— Какого дела? — спросил Холмин, удивленный не меньше агента.
— Имеем на вас подозрение, — сказал Кондратий.
— В чем?
— В убийстве данного мертвого гармониста, — объяснил милиционер, кивком головы указав на труп.
Толпа, еще не совсем разошедшаяся, ахнула.
— Да ведь мы же, — начал было Дохватов, но не закончил фразы, остановленный умоляющим восклицанием Холмина:
— Василь Петрович! Не раскрывай!
Агент и репортер, переглянувшись, расхохотались. Милиционер сердито оборвал их смех:
— Плакать нужно, граждане. Поскольку вы на подозрении. Пошли без сопротивленцев. Взять их, ребята.
Приятели одноглазого Кондратия, — по-видимому, как и он, осдомильцы, — схватили репортера и агента за руки и повели. Милиционер, горделиво шедший впереди с наганом в руке, на секунду остановившись, крикнул толпе:
— Которые тут гармонистовы соседи? Сбегайте до его родителей. Пускай они Пашку отсюдова заберут…
Холмина и Дохватова привели в сельсовет, помещавшийся в одном из немногих в селе домов под железной крышей. Раньше он принадлежал сельскому лавочнику и был построен добротно и заботливо, но теперь в нем царили мерзость и запустение, ярко выраженные пыльными, облупившимися стенами, паутиной в углах, выбитыми стеклами в окнах и махорочными окурками, хрустевшими на полу под ногами. Даже портрет «отца народов», висевший над столом, за который уселся милиционер, был густо засижен мухами и покрыт толстым слоем пыли и клочьями паутины. Уборка в доме, вероятно, не производилась с тех пор, как из него изгнали лавочника.
Развалившись на стуле и не выпуская из руки нагана, милиционер приказал осодмильцам:
— Обыскать арестованных!
Осодмильцы не без удовольствия выполнили этот приказ. Найденное ими у Дохватова оружие вызвало удовлетворение и торжествующие восклицания их начальника:
— Ага! Попались бандиты? Ну, теперь я заставлю вас признаться.
Стараясь свирепо таращить на Холмина свои рыбьи глаза, что при растерянно-сонливой физиономии ему плохо удавалось, он спросил: