Честер носился вокруг, словно маленький буревестник.
— Слышите? — вещал он, — Слышите? Оно уже почти здесь!
Где-то разбилось стекло, и Джагит, бледный и похожий на диковинного придонного морского обитателя, сказал, что нужно выходить.
— Да! — с восторгом поддержал его Честер. Он впал в натуральное буйство. Белобрысый его друг безмолвно маячил где-то в сторонке, напоминая пожарную вышку, и мне хотелось вызвать оттуда отряд пожарников, чтобы потушить неистовство маленького чернявого демона.
Я сидел прямо на бетоне, устроив голову между коленей и обхватив её руками. Поднявшийся ветер гудел в рогатых антеннах, подгоняя и закручивая мысли. Наверное, я лучше других понимал, что сейчас будет. Эта призрачная стена явление того же порядка, что и мираж в Кракове. Только чёрный, наполненный злостью и отчаянием. И нам нужно перебороть его своим миражом, построить такой воздушный замок, чтобы он оказался прекраснее и удивительнее. Чтобы он захватил зрителей полностью, втянул в себя их внимание без остатка. Наверняка Аксель не осознавал это так ясно, как я; я каким-то образом умудрялся держать голову и над водой, обозревая всю эту водную гладь, раскалённое докрасна небо, и под водой, вбирая кислород одними жабрами с бродячими артистами. А он был летучей рыбкой, естественным обитателем в этом океане, который не мог увидеть высоты вздымающегося из воды рифа, но чувствовал его вызов и намеревался перепрыгнуть его на глазах у изумлённой публики прямо здесь и прямо сейчас. Это вызов всему, чем он занимался много лет — вот, что он понимает.
Зато мысли Джагита текли с моими в одном русле. Я встретился с ним взглядом и на мгновение ощутил тяжесть его каменного сердца в своей груди.
— Мне страшно, — сказала Анна. Она забилась в самый уголок дивана, как испуганная кошка. Я довольно неуместно подумал, что она неплохо бы сейчас получилась на фото. Чёрно-белом фото, где только она, диван и крыша. — Я туда не пойду.
— Милая, — сказал Аксель с надломленной ласковостью в голосе. — Конечно пойдёшь. Твоя задача — открыть шоу, как обычно. А потом уже наша забота.
— Я за вас боюсь.
— Сейчас, возможно, перед нами публика, для которой нас создало само мироздание!
Анна смотрела на него. Если бы у неё были длинные уши, они были бы сейчас прижаты к голове на манер кошачьих.
— Выпей пока кофе, — миролюбиво предложил Аксель. — Успокойся.
— Не хочу кофе.
— Очень хорошо, — если на Анну пустота крыши действовала угнетающе, то Акселя она пьянила. Может, он представлял, что находится в безграничном, зрелом, как апельсин, ржаном поле, так же как я представлял вчера ночью песчаные барханы. — Тогда тебе стоит уйти. Мы выступим вдвоём с Джагитом. Просто выйдем и сделаем так, чтобы они смотрели на нас, раскрыв рты и широко распахнув свои пропитые глаза.
Он повернулся было к «сцене», заполненный своим решением до краёв.
— Куда уйти?
Аксель выглядел как натянутая тетива, как лук, чья стрела вот-вот готова выстрелить в сторону сцены. Тем не менее голос его был ласков:
— Отправляйся домой. Отец, наверное, по тебе уже соскучился.
Не буду уточнять, насколько против шерсти пришлась эта ласка. Анна треснула, как стакан, не выдержавший кипятка.
Джагит выглядел в своей рубашке как пыльный и бесконечно большой мешок. Он не менял её уже третий день, а до этого — не стирая, надевал на каждое второе или третье выступление недели. По тому как они с Акселем одновременно и не сговариваясь шагнули к краю крыши, я решил, что между этими двумя точно есть какая-то мистическая связь.
В мистических связях здесь, похоже, не запутаться было невозможно. Вокруг их было больше, чем электрических высоковольтных проводов.
Капитан дал знак Косте, взвыли колонки, и всё потонуло в переутяжелённом звуке. Толпа, наверное, решила, что это что-то вроде полицейских сирен, потому что сначала раскололась, а потом сплотилась сильнее, выставив наружу рога и кулаки. Стена загудела от первого удара.