Он вдруг плюхнулся на колени и протянул к нам руки. Всё это выглядело очень по-дурацки, так, что мы с Марой переглянулись и, давясь от смеха и чувствуя на душе колоссальное облегчение, шагнули в объятья, спрятали лица в его немытой, изрядно отросшей и пахнущей соломой шевелюре. Из семян подозрений — из семян полыни — совершенно неожиданно выросли великолепные цветы.
— Можешь положить под голову его сумку, — пошутил я, когда мы с Мариной укладывались спать в спальниках возле костра. Листья дуба, под которым мы остановились, уже начала разъедать ржа, но тепло продержится ещё добрую половину месяца.
— Это не нужно, — пробормотала Мара. — Мне теперь спокойно, как никогда. Будто бы я и правда написала письмо маме и папе. Нет, будто бы я съездила увидеться с ними…
Этой ночью Аксель исчез, не взяв с собой ничего. Сумка так и осталась валяться на сундуках, наполовину разобранная. Лошади так и остались на привязи мирно щипать жухлую травку. Вместе с ним исчез Мышик. Сторожевой пёс, который не мог уберечь даже объедки в мусорном баке от кошек и от себя самого, решил попробовать на зуб новую жизнь.
Эпилог
Вот и кончилась первая в моей жизни самостоятельная, одинокая зима. По календарю она ещё длится, ещё четырнадцать февральских дней, но солнце уже жарит так, что под вязаной шапкой обливаешься потом. Плюс восемь, или даже плюс десять. Хорошо! Есть повод пойти и постричься. Если бы Мара или Анна увидели мои космы, они бы в один голос воскликнули: «Знакомство с Аксом не пошло тебе на пользу, малыш!»
В одном дне пути французско-германская граница, то же место, где мы встали как вкопанные почти на неделю в конце октября девяносто третьего года. Ну, плюс-минус полсотни километров… Шоссе гудит за деревьями, а здесь маленькая солнечная полянка в окружении сосёнок, где в тени глубоких логов залегает мёрзлая хвоя. Французы любят туннели, один из таких где-то рядом, и мне кажется, что земля под ногами вибрирует, будто бы ползёт куда-то, как большая змея, неся нас с Марсом на своей спине.
Сейчас я один, вернее, почти один. Со мной меланхоличный Марс, Луша и фургон, пропитанный дымом сотен ночей с долгими весёлыми посиделками. Не верите, что такой малыш как я может править целым бродячим цирком, бродяжничать туда и сюда по всей Европе? Хотите верьте, хотите нет, но вот он я, и вот моя повозка. В дороге возникли проблемы с колесом, и я ловлю машину, чтобы попросить водителя, какого-нибудь проезжающего мимо француза, подсобить мне с ремонтом. Сначала у меня даже не было паспорта, но мне повезло наткнуться на одного прохиндея в Мюнхене, который уже через два дня принёс документ с моей фотографией и обобрал меня почти на все цирковые сбережения. Не знаю, каким образом у него получилось. Наверное, он тоже волшебник в своём деле. Вокруг полным-полно волшебников.
В новеньком паспорте мне подвинули возраст до восемнадцати лет. Настоящие пятнадцать играют в по-прежнему бесщетинном подбородке и маленьких, совсем ещё детской формы ушах. Ненавижу свои уши. Хорошо, что их не видно за длинными волосами. Я высокий, и тренировки с гантелями и жонглёрскими снарядами сделали своё дело. Я почти-почти тяну на взрослого!
Во всяком случае, мне самому так кажется. Может, дело в том, что люди редко обращают внимание на что-то, что выходит за круг их обыденной жизни. Может, именно это позволяет мне преодолевать любые посты, просачиваться через любые границы. Кто поверит, что по миру в запряжённой лошадьми повозке колесит мальчик-циркач из приюта с поддельными документами… С другой стороны, для того и существует наш цирк, чтобы показать им, что есть что-то большее, чем их увлечения по выходным, семья и их работа.
Хотя семья — это тоже немало. Вообще-то, семья — это самое важное, что должно быть у человека. По своей я частенько скучаю.
…Тогда, в октябре, оставшийся без Капитана корабль лёг на дрейф, вокруг нас стихийно образовался городок из деревенских детей и бродячих собак, но мы ещё не дали ни одного представления. В конце концов Костя сказал нам с Марой:
— Кажется, наше путешествие окончено. Деньги ещё остались, и я могу обеспечить вам благополучное возвращение по домам. До Польши идёт прямой поезд, и…
— Я обещала Анне навестить её, — сказала Марина, и по своей привычке взяла его за левый рукав.
Я взял за правый и сказал, что в приют я не вернусь.