Аксель сунул руку в бардачок, крышка которого осталась где-то в прошлом автомобиля, осторожно и с благоговением вытащил оттуда что-то, завёрнутое в газету. Сунул под мышку, брезгливо ткнул тело кончиком ногтя.
— Жуткий анахронизм. Я сам не больно-то верю в подобные предрассудки. Мертвец — есть мертвец. Но вот те, кто его здесь оставил… Ай!
Труп в машине вдруг зашевелился, спина его затряслась. Повернул к нам лицо, цепляясь бородой, будто клубком спутанных щупалец, за облупленные внутренности салона. Один глаз у него был белым и тусклым, как пластмассовый шарик. Другой сфокусировался на нас из-под вальяжно приспущенного века. Аксель открывал и закрывал рот, не издавая ни звука. Мышик зашёлся визгливым лаем, пятясь и оскальзываясь на траве.
— Эй. — Бородатый прокашлялся, как будто бы желая вытряхнуть из глотки застрявшие там слова. — Вы трое — кто такие? Есть чем промочить горло?
— Нет…
— Нет, — он явно расстроился. Провёл рукой по волосам. Один его глаз плавал в глазнице, гуляя по нам, по подёрнутому дымкой дождя миру, ни на чём не останавливаясь. — Тогда чего надо? Грабить пришли, а? Я вам сейчас покажу грабить…
Он сделал попытку выбраться из машины. Аксель поспешно спрятал свёрток за спину.
— Нет, мы… мы уже уходим.
— То-то же, — человек сразу успокоился и заскрёб бороду. — То-то. А может, добежите до ларька, возьмёте мне пива? А? Ради Христа, угостите доброго человека. А? Приятель?
Теперь он обращался к Мышику. Пёс слушал его, не зная, вилять ли ему хвостом или скалить зубы.
Аксель поспешно сгрёб пса в охапку, и мы ретировались через облака мокрой листвы тополей. Выбрались на дорогу, где дождь милостиво втянул в пористые тучи свои длинные пальцы. Прохожие шарахнулись от нас, прижимая к себе сумки. Оценив своё отражение в мутной луже, я пришёл к выводу, что с листвой в волосах и исцарапанной шеей как никогда похож на беглеца из приюта. А поглядев на Акселя, который снимал с очков паутину, и на мокрого Мышика, напоминающего миниатюрную английскую борзую, к горлу подкатил комок нервного смеха.
Из пекарни неподалёку доносился восхитительный аромат, из парикмахерской на углу лилась весёлая музыка. Мы были, выражаясь языком Акселя, в одном из светлых углов комнаты.
— Пошли отсюда, — сказал он, взяв меня за запястье.
— Вы думали он на самом деле мёртвый?
Аксель курил. Пальцы заметно дрожали, и пепел падал в широкие рукава куртки.
— Ну, вообще должен быть. Хотя живой оказался куда эффективнее, что и говорить. Испугался, а, Шелест?
Я безнадёжно подумал, что, должно быть, сплю сейчас дома, в приюте, беседую сквозь сон со сбрендившим взрослым из бродячего цирка, а Арон, Кирилл и другие мальчишки слушают и вовсю потешаются. А ещё, возможно, готовят какую-нибудь шутку вроде падающего потолка.
Аксель успокоился, лицо снова приобрело беспечную невозмутимость. Когда он двигал локтем, дирижируя сигаретой, под обширными пологами куртки похрустывал пакет.
— А кто их там спрятал? Эти сокровища?
— Одни мои стародавние дружки, — Аксель улыбнулся уголком рта. — Было время, когда мы вместе ходили на дело. Впрочем, те дела, как и наш славный союз, уже в прошлом. Точнее, во вчерашнем. Теперь только чайки пересказывают мне былые афёры. Тебе, наверное, не терпится узнать, что там внутри, о молодой пытливый ум?
Я пытался угадать, что же такое могли спрятать в бардачке, и при этом оставить охранять свёрток мертвеца. Но кроме денег ничего на ум не приходило.
— Может быть, деньги?
Капитан задумчиво передвинул сигарету из одного угла рта в другой.
— Деньги сейчас уже не прячут таким образом. Раньше — может быть. Теперь в сундуках хранят то, что может менять судьбы людей и судьбы мира. Понимаешь меня? Какая-то мелочь, которая для одного не значит ничего, для другого вроде бы тоже. Но в третьем заронит какие-то мысли, ассоциации, которые затем, со временем поменяют его жизнь, а вместе с тем и жизни людей, которые его окружают. Таким образом, поменяется всё вокруг. Я надеюсь, что там именно такая вещь.
Он говорил это так, будто излагал предпочитаемые на завтрак блюда — без пафоса, я имею ввиду, без лишнего пафоса, потому как я, кажется, уже научился видеть тощее хвостатое тельце Пафоса на плече Капитана. Они всё время вместе, ладят друг с другом, как будто старые верные друзья, и один неизбежно встревает в монолог другого.
— Звучит довольно убедительно, — заметил я.
— Конечно, убедительно. Там может оказаться, к примеру, старинная мышеловка, в которую случайно залезет пальцами Джагит. Уйдёт из нашей безалаберной организации и станет великим мыслителем, что приведёт мир или свой отдельно взятый Алжир к процветанию. Но, прости меня, доверенное лицо моё, я предпочту это никому не показывать — чтобы ружьё, так сказать, не выстрелило раньше времени, и не в того человека. Усёк?